Утаенные страницы советской истории. Том 2
Шрифт:
За десять лет советско-германского военного сотрудничества между ведущими военными двух стран сложились достаточно доверительные личные отношения, которые не прервались и после прихода Гитлера к власти и свертывания в связи с этим немецких военных центров в СССР. Часть представителей советской и немецкой военной элиты объективно сближали антизападные настроения. Известно также, что офицерский корпус Германии весьма настороженно относился к национал-социалистической идеологии и к самим вождям Третьего рейха. В СССР же многие представители военного руководства также без восторга воспринимали решения партийного руководства, особенно после проведенной с перегибами
К числу военачальников, имевших свое видение будущего СССР, относился Михаил Тухачевский — одна из самых ярких и амбициозных фигур в советской элите того времени. Михаил Николаевич, любивший литературный труд и считавшийся в СССР военным теоретиком, одним из первых в советском руководстве интуитивно осознал, что будущая война станет «войной моторов», не похожей ни на минувшую мировую, ни на Гражданскую войну. Понятно, что его скептическое отношение к будущему кавалерии в какой-то мере раздражало Ворошилова и особенно Буденного, командовавшего легендарной 1-й Конной армией.
Впрочем, различие во взглядах на роль кавалерии не было определяющим в отношениях советских военачальников, тем более что и Ворошилов, и Буденный не были такими уж «консерваторами», как порой их представляют современные публицисты. Кстати, опыт Великой Отечественной войны показал, что в раде случаев кавалерийские соединения оказались действительно незаменимыми и в период «войны моторов».
В 1927 году Тухачевский, будучи на должности начальника Штаба РККА, «столкнулся» с Климентом Ворошиловым в подходе к строительству вооруженных сил и управлению ими. Нарком не согласился с его предложениями по ускорению технического перевооружения армии, трактуя их как нереальные, не учитывающие экономические возможности страны. Воспротивился Ворошилов и реорганизации Штаба РККА в целях повышения его статуса. По мнению начальника Штаба, он являлся в то время только «техническим аппаратом» наркомата. Этого властолюбивому Михаилу Николаевичу было мало.
Справедливости ради надо отметить, что реформаторские предложения Тухачевского диктовались не только и не столько интересами дела, сколько желанием обратить на себя внимание Сталина, доказать ему, что он лучше наркома знает военное дело. Предложение принять на вооружение 50-100 тысяч (!) танков носило, несомненно, авантюристический характер, так как не учитывало реальных возможностей советской экономики. Стране еще предстояло пройти этап индустриализации. Да и с точки зрения военной целесообразности отсутствовала потребность в принятии на вооружение 50 тысяч танков. Хотя само направление размышлений Тухачевского о будущем облике армии и новых способах боевых действий было в общем-то правильным.
Конфликт с наркомом вынудил амбициозного начальника Штаба РККА написать рапорт об освобождении от должности, который Сталин удовлетворил. Так Тухачевский в мае 1928 года оказался в Ленинграде на должности командующего войсками ЛенВО.
Последующие события показали, что позиция Тухачевского все же отвечала веяниям нового времени, и на партийном олимпе также думали об укреплении боеспособности РККА — правда, более реалистично. 15 июля 1929 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», в котором шла речь и об улучшении технического оснащения армии.
Воодушевленный этим Тухачевский направил в январе 1930 года наркому Ворошилову докладную записку, где изложил свои предложения по реализации постановления ЦК. Речь шла об увеличении числа дивизий,
Это письмо с предложениями об усилении РККА Тухачевский передал Генеральному секретарю ЦК через благоволившего военачальнику Серго Орджоникидзе, который направил его Сталину с припиской: «Сосо. Прочти этот документ. Серго».
В те же дни записку Тухачевского переслал Сталину в Кремль и Ворошилов, высказавшийся против предложений командующего войсками ЛенВО. Вождь предпочел поддержать Климента Ефремовича, в чьей политической лояльности и личной преданности у него уже не раз была возможность убедиться. Тем более что на отклонение предложений Тухачевского были и весомые экономические основания. Государству требовались огромные средства на развитие тяжелой промышленности, неважно обстояли дела в сельском хозяйстве.
На расширенном заседании Реввоенсовета СССР Ворошилов огласил ответное письмо Сталина Тухачевскому. Командующий войсками ЛенВО обвинялся в немарксистском подходе и выдвижении нереализуемых идей. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) утверждал, что принятие предложений Тухачевского приведет к свертыванию социалистического строительства и его замене системой «красного милитаризма». «Я думаю, — указывал Сталин, — что «план» т. Тухачевского является результатом модного увлечения «левой» фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом... «Осуществить» такой план — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции».
Казалось, Михаилу Николаевичу после публичной и унизительной «порки» следовало бы успокоиться и на время притихнуть. Так бы и поступили на его месте другие. Но не Тухачевский, который всю жизнь «искал бури» и рвался на первые роли, начиная с Александровского военного училища, где он буквально по трупам товарищей стремился стать фельдфебелем или старшим портупей-юнкером, доведя до самоубийства трех юнкеров.
В канун нового, 1931 года Тухачевский вновь пишет Сталину из Ленинграда довольное дерзкое письмо и заявляет вождю, что оценка его предложений исключает для него дальнейшую «возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности». Сталин от ответа воздерживается. Казалось, военная карьера Тухачевского подходит к концу.
Однако жизнь человека всегда полна неожиданностей и зависит от множества факторов, которые невозможно учесть. В мае 1931-го Тухачевский неожиданно получает письмо от Сталина, который приносит извинения (!) за неправильную оценку его предложений. «Ныне... — отмечает Сталин, — когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не во всем правильными... Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова не было бы столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием».