Утерянные победы

фон Манштейн Эрих

Когда мы теперь ехали из Люблинца в Кельце, мы проезжали через поле боя вблизи Котовице, где я в ночь с 16 по 17 ноября 1914 г. был тяжело ранен и спасен только благодаря помощи моих храбрых товарищей. Это был довольно-таки необычный случай. 1 гвардейская резервная дивизия, в которую входил наш полк, действовавшая в составе корпуса фельдмаршала фон Войрша, после отхода от берегов Вислы заняла оборону у границы Верхней Силезии. Мы ожидали наступления наседающих на нас, обладающих подавляющим превосходством сил противника. Перед фронтом только нашего полка были обнаружены части двух кавказских корпусов.

В этой обстановке вечером 16 ноября 1914 г. неожиданно поступило известие о победе Макензена под Кутно. Одновременно были перехвачены русские радиограммы, согласно которым противник, по-видимому,

вследствие нанесенного удара намеревается начать отход и на нашем фронте. По приказу командира дивизии в каждом полку был создан отряд преследования силой до батальона с задачей еще в течение ночи начать преследование противника, якобы намеревающегося начать отход. Я попросил у моего командира разрешения принять участие в операции в должности адъютанта поспешно сформированного нами батальона. Обладавший несколько ворчливым характером полковник фон Крамер очень неохотно дал свое согласие. К сожалению, обстоятельства сложились иначе, чем мы ожидали. Перехваченные радиограммы оказались ложными. Русские совсем не думали об отходе. Поэтому наш батальон у Котовице натолкнулся на оборонительную позицию, которую мы, полагая, что имеем дело с арьергардом, попытались атаковать. Когда мы уже достигли вражеских окопов – командир батальона, всеми нами глубоко уважаемый майор фон Бассевитц, я и знаменосец с развернутым знаменем шли впереди – навстречу нам вышли русские. Но не с поднятыми руками, а с криками «Ура!» и со штыками наперевес. В рукопашной схватке меня поразил выстрел, и я упал. Мой противник упал на меня. Но прежде чем он успел прикончить меня, один из наших гвардейцев, спешивших на помощь, убил лежавшего на мне врага. Еще одна пуля попала мне в колено. В это время Бассевитц крикнул мне, что он тоже ранен. Два гвардейца подняли его и понесли назад, но всех троих по пути поразили насмерть пули! Знаменосец же со знаменем исчез! Как я узнал позже, он, будучи также тяжело раненным, вместе со знаменем свалился в русский окоп. Унтер-офицер фон Хахт, один из моих бывших рекрутов, спас потом знамя, достав его оттуда.

Я услышал об этом еще до того, как два товарища – я уже не в состоянии был двигаться – унесли меня. Когда я утром прибыл в штаб нашего полка, командир встретил меня ободряющими словами: «Вот что получилось из вашей затеи!» Когда теперь – 25 лет спустя – я увидел знакомое мне поле боя днем, эти воспоминания всплыли в моей памяти. Картина атакующего батальона, развевающееся знамя, яркие вспышки огня при выстрелах, неприятный звук от разрывающихся вблизи вражеских снарядов... Прежде всего, однако, я вспомнил о товарищах, которые, рискуя своей жизнью, помогли мне, о деснице Того, Кто защитил меня в тот час!

Еще один случай произошел со мной во время этой или какой-то другой поездки.

При проезде через Ченстохов генерал-полковник фон Рундштедт и я посетили церковь, в которой установлена знаменитая «Черная мадонна», по-видимому, больше всего почитаемая в Польше. Яркий свет бесчисленных свечей, их тонкий медовый аромат, роскошный, отделанный золотом алтарь, а перед ним коленопреклоненная, истово молящаяся толпа. Время от времени из полутьмы раздавался мистический крик молящегося, просящего о помощи! Здесь народ молился за победу, матери за своих сыновей, так же, как это делал и наш народ и мы все!

В Кельце наш штаб разместился в бывшем дворце польского князя. Хотя он и долго служил в качестве резиденции воеводства, освященный временем бюрократизм не смог смести остатки прежней роскоши. Толстые стены с глубокими оконными нишами, из которых открывался вид на город, раскинувшийся вокруг старинного дворца, красивые потолки, своды и камины говорили еще о тех временах, когда здесь господствовали блеск и роскошь.

В маленьком зале, который мы избрали для столовой оперативного отдела нашего штаба, в качестве символа новой Польши висел большой писанный масляными красками портрет, изображавший преемника Пилсудского, маршала Рыдз-Смиглы. В величественной позе, с серебряным маршальским жезлом в руке, который завершался толстым набалдашником и этим напоминал средневековые булавы, маршал стоял на фоне атакующей польской кавалерии. Самоуверенно и высокомерно он взирал сверху на нас. О чем думает этот муж в настоящее время? Судьба возглавляемой им армии уже решена, во всяком случае, она решалась как раз в эти дни сражения на Бзуре. Государство, кормчим которого он был, находилось накануне

катастрофы! Он сам, однако, как это вскоре выяснилось, не был героем. Он оставил свою армию на произвол судьбы и бежал в Румынию, не забыв предварительно переправить туда же свою движимость, как мы об этом услышали позже в Варшаве! Sic transit gloria mundi! [24]

24

Так проходит слава миров (лат.).

Занятие Варшавы

После уничтожения самой сильной из всех противостоявших нам группировок противника в сражении на Бзуре и боев, развернувшихся в лесистой местности южнее Люблина, с войсками противника, пытавшимися пробиться из Модлинской крепости на Варшаву, группа армий приступила к выполнению задачи захвата Варшавы. Однако часть ее соединений уже была переброшена на запад, где французы и британцы, к нашему удивлению, сложа руки взирали на уничтожение своего польского союзника.

Можно было предвидеть, и об этом штаб группы армий доложил ОКХ, что подготовка к наступлению на Варшаву не сможет быть завершена до 25 сентября. Ведь для этого наступления мы хотели подтянуть всю тяжелую артиллерию РГК, в том числе артиллерию 14 армии, находившуюся в Галиции.

Однако после того как Советы 17 сентября объявили войну Польше, и Висла была намечена в качестве демаркационной линии между ними и нами, Гитлер стал очень спешить с занятием Варшавы. Он приказал захватить город к 30 сентября. То, что политическое руководство требует от генералов достижения победы, это понятно. Но то, что оно устанавливает и срок, когда победа должна быть одержана, это, безусловно, нечто необычное.

Штаб группы армий преследовал цель добиться победы по возможности с наименьшим количеством жертв. В его намерения не входило ради определенной даты принести ненужные жертвы. Это наступление стало вообще необходимым потому, что противник занял в городе оборону, сосредоточил в нем армию, состоявшую из остатков многих соединений, и потому, что польский главнокомандующий заявил, что город будет держаться до последнего.

Для штаба группы армий было ясно, что внезапное наступление на город при существовавших условиях не обещало успеха. Ни в коем случае, однако, он не хотел – по каким бы причинам этого от него ни требовали – идти на сражение в самом городе. Такое сражение потребовало бы от наступающих частей, так же неминуемо, как и от населения, огромных человеческих жертв.

Поэтому штаб группы армий приказал 8 армии, которой был поручен захват Варшавы, обеспечить наступательными действиями образование вокруг крепости тесного сплошного кольца, примерно по линии идущей вокруг города кольцевой трассы. Вслед за тем город должен был быть принужден к сдаче в результате обстрела, бомбардировок с воздуха, а если это не приведет к цели, – в результате нехватки продовольствия и воды. Здесь следует заметить, что наш штаб успешно противодействовал желанию Гитлера подвергнуть город бомбардировке в более раннее время, так как атаки с воздуха тогда не находились бы в непосредственной связи с военными действиями и не принесли бы ощутимых результатов.

25 сентября был открыт огонь на разрушение по внешним фортам, опорным пунктам и важнейшим базам снабжения города. Одновременно начались частые атаки для выхода на намеченную линию окружения. 26 сентября были сброшены листовки, в которых сообщалось о предстоящем обстреле города и содержалось требование сдать город. Так как польские войска продолжали оказывать упорное сопротивление, 26 сентября вечером начался обстрел самого города.

27 сентября днем генерал-полковник фон Рундштедт и я узнали во время посещения 18 дивизии, которой я раньше командовал, что только что захвачены два внешних форта и противник согласился на капитуляцию [25] . Огонь был немедленно прекращен.

25

За этот подвиг первыми из немецких офицеров получили Рыцарский крест обер-лейтенант Штейнгардт и лейтенант Штольц из 51 пп. – Прим. автора.