Утеряно в будущем

Ларионова Ольга Николаевна

— Он не принимает на слух, — заметил Селеви, — не снабжен фоном.

— Странно, — Шура критически оглядел официанта, — и вообще не мешало бы сделать его человекоподобным.

— Зачем? — сухо спросил Мик. — Антропоиды слишком дороги — это же уникальные киберы, без печатных схем. Их используют только на внеземных станциях.

— Не в том дело, — сказал Селеви, — не в цене дело. Просто антропоиды так точно имитируют людей, что неизбежно будешь забывать, что человекоподобный официант — это только

кибер, и каждый раз будет подниматься раздражение: на что человек свою жизнь тратит.

— Вам здорово не хватает людей?

— А вам хватало?

Шура посмотрел на официанта и промолчал.

— Топай, — сказал Мик и нажал какую-то кнопку. Кибер плавно обогнул столик и исчез в нише.

Шура проводил его взглядом и, все еще глядя в сторону, как бы между прочим спросил:

— А ты когда-нибудь имел дело с человекоподобными?

— Нет, — сказал Селеви, — не приходилось. А что?

— Ничего. У тебя в лаборатории столько киберов…

— Вот антропоидов нет.

— Послушай, Селеви, а ты мог бы работать один, только киберы — и ты?

Селеви посмотрел на Мика, и они хорошо улыбнулись друг другу.

— Нет, — сказал Селеви, — откровенно говоря — нет. Работать в одиночку — это какой-то героизм. Или патология. Я бы просто не смог. Мне живой человек нужен.

— Понятно, — кивнул Шура.

— Что понятно?

— Дети мои, — вмешался Мик, — уймитесь. Все ясно. За добрый старый коллективизм.

Шура бережно поднял рюмку:

— Не осрамиться бы, — засмеялся он. — Все-таки…

Мик и Селеви тоже засмеялись.

— Мы можем не смотреть, — сказал Селеви.

— Черта с два, — возразил Мик, — упустить такое зрелище — первый глоток после трехвекового перерыва! Так ведь?

— Что-то вроде того, — согласился Шура.

— Счет потерял? — тихо спросил Селеви, и голос его дрогнул.

— Почему же, — сказал Шура, — можно прикинуть: три года — в школе космонавтов, четыре — в академии, да два — предварительных полетов… Дальше считать по-вашему?

— Валяй по-нашему, — сказал Мик.

— Значит, пока я летел, у вас тут прошло двести семьдесят три года.

Наступила пауза, как это было всегда в тех случаях, когда ему приходилось вспоминать о том, сколько он провел в Полете.

— Нечего чикаться, округляй до трех веков, — посоветовал Мик.

— Уже округлил, — спокойно сказал Шура.

— Еще полтора на Плате, — напомнил Селеви.

Вот об этом напоминать не стоило.

— Выпьем, — быстро сказал Шура. Он пил, а они смотрели на него и улыбались.

Шура поставил рюмку.

— Порядок, — сказал Мик. — Теперь закуси.

Шура потянулся за хлебом.

— Знаешь, чего я больше всего боялся, когда меня у вас в первый раз посадили за стол? — спросил он, обращаясь к Селеви. — Я испугался,

что у вас не будет настоящего хлеба. Я ведь свой выращивал из обезвоженных концентратов, у меня совсем мало осталось.

Мик взял с тарелки кусок хлеба, отломил корочку:

— Ну и как? Может, хочешь взять на качественный анализ?

— Балда, — сказал Шура, — положи на место. Настоящий он.

— Сам балда. Даже при тщательном анализе невозможно…

— Хлеб и вино настоящие, — повторил Шура. — Ты не веришь? — спросил он у Селеви.

Селеви выпятил нижнюю губу, с сомнением покрутил головой:

— Ну, Шура, откуда же ты…

— Пол черный. Столик черный. Тарелки белые. Вино и хлеб настоящие. Откуда? Просто знаю, и все тут. Это как…

Шура запнулся. Уже давно надо было остановиться, потому что все это снова было о том, с чем он раз и навсегда решил примириться.

— Ну, а коломыньская? — не унимался Селеви. — Настоящая?

— Хватит о настоящем, — сказал Шура.

— Золотые слова, — Мик потянулся за бутылкой. — Тяпнем-ка лучше еще по одной. За хлеб. За старый добрый хлеб.

Они выпили, и на Шуру уже никто не глядел.

— Хорошо, — сказал он и поглядел вокруг себя.

Теплые большие ладони сдвинулись теснее, за соседними столиками уютно лопотали на незнакомом языке. Мик уже доливал рюмки.

— У нас сегодня чертовски легко идет. Ты, часом, не захмелел, парень?

— Нет, — медленно ответил Шура. — Но парнем меня называть не надо.

— Ладно, — сказал Мик, — ладно. Тогда — за работу. Как видишь, за двести с лишним лет ее не убавилось — все равно на каждого вагон и маленькая тележка. Так что за старую добрую работу.

— Нет, — Шура поставил рюмку на стол. — За работу будем пить тогда, когда у меня всерьез что-нибудь получится. Сегодня мы пьем просто так.

— За прибытие, — вставил Селеви. — За твое прибытие.

Шура выпил молча. Они действительно отмечали его прибытие, потому что сразу после Полета он попал не сюда, а на Плату. Он пробыл там полтора года, пока вчера не вышло так, что он все бросил и прилетел к Селеви. И еще вчера понял, что здесь нельзя говорить о Плате, иначе и здесь все закрутится, завертится и повторится сначала.

— Между прочим, — сказал Селеви, — почему ты улетел с Платы?

Это был совершенно естественный вопрос, и Шура боялся его уже два дня.

— Просто не справился, — как можно спокойнее ответил он. — И потом климат, знаешь, начал выводить из себя, я ведь никогда не был в тропиках. И без того сплошные чудеса, а тут еще вся эта экзотика… Вот и потянуло на север.

— Здесь тебе лучше? — спросил Селеви.

— Как пойдет работа.

— К черту работу, — сказал Мик. — Выпьем за старый добрый север.