Утка Пвон Пина

Коюдзаки Чигихиро

Рэкрок и Донни плюхнулись на классический диванчик напротив. Босс преспокойно ждал, а Кнайт слегка нервничал, елозил и то и дело принимался разминать костяшки пальцев. Старик медленно приподнял слегка дрожащую голову, которая едва держалась на тощей куриной шейке, и прокашлял:

– Доковылял значит, старый бродяга…Ну выкладывай, что ты там потерял? Или кто тебя опять надул?

– Как дела мистер Горлукович? У вас все в порядке? Здоровье не подводит? – невпопад стал интересоваться босс.

– А то ты не видишь что я сижу в долбанном кресле и грею трухлявые кости? – проскрипел дед и задумчиво почесал подбородок – Меня дико достала эта значительная, блин почетная, и благородная старость! Давай без вежливых прелюдий,

что ты приперся в этот пыльный каземат!? Дед начал подниматься с трудом опираясь трясущимися тонкими руками на подлокотники и когда Рэкрок кинулся помогать только раздраженно мотнул головой, отчего босс сразу же шлепнулся обратно на место. Старик боролся долго и отчаянно, попутно еще пытаясь запустить ноги в клетчатые шерстяные тапки и почти сломавшись, наконец все – таки победил. Его слегка качнуло, как мачту ветром, но он устоял и направился к древнему шкафу. На нем был добротный вязанный свитер и шерстяные носки, натянутые сверху на брюки, но он все равно то и дело потирал плечи руками, будто от холода. Дед вытащил на свет большую фарфоровую чашку с тонкой ручкой и поплелся к столику с заварочным чайником и печеньем в вазочке. Он долго возился, но все же в итоге соорудил себе напиток и побрел обратно к креслу. Кнайт ерзал все сильнее, не в силах уже больше терпеть эти неторопливые инсинуации. Старик тем временем развернулся к сиденью попой, прицелился и бухнулся туда, чуть не расплескав по полу весь чай. Однако, он видно уже весьма поднаторел в этом трюке и не лишился напитка. Дед устроился, шумно отхлебнул и уставился на парней.

– Короче… такая тема… – начал босс – Вощем «япошки» толкуют о какой – то утке, а я не могу понять че за дела? Средь бела дня к нам ломятся долбанные самураи, а мы палим как блин революционеры что ли… – закончил он и уставился в пол.

– Я еще про жабу слышал – усмехнулся Горлукович и шумно хлюпнул, оживляясь – В этой долбанной китайской школе где все машут ногами, ну там, за каналом, на районе «страшил». Говорят этот ихний мастер во всем слушается тупую лягуху, пузатую как жбан. – и дед попытался улыбнуться искривив шелушащиеся губы.

– Че опять за туфта? – злобно выдавил босс – Какая нафиг еще лягушка!?

– Попрыгушка! – хохотнул еврей, а Донни подхватил, вслед ему:

– Такая блин Смити! Послушай. Если б не гребанная утка, я бы никогда, слышь, ни за что, не поверил бы в долбанную жабу, ты ж меня знаешь. Но, так или иначе, и это факт, гребанная утка у нас есть и поэтому теперь, я готов поверить и в долбанную жабу, и в ходячего пеликана и даже нафиг в каракатицу с крылышками!

Горлукович смеялся трескуче, дуя на чай и разбрызгивая его во все стороны. Рэкрок в недоумении крутил стриженной башкой, а Кнайт подмигивал деду, украдкой, стараясь босса не раздражать. На его лице отражалась напряженная работа мысли пополам с агрессией и готовностью сейчас же вмазать кому – нибудь, но в конце концов здравый смысл все – таки победил и босс с трудом скорчив умную рожу спросил опять:

– Короче ты хочешь сказать это блин обычная тема для китаез, всякие утки, жабы и я не знаю там че еще? Цапельки там, нафиг, а?

– Конечно, это же тупые «желтопузые» мой мальчик. И они по ходу ситуации хотят сожрать твой бутерброд, не так ли!? Не кусок, а весь бутерброд, вместе с рукой, до локтя, я прав!? – уверенно заявил Горлукович.

– Ну типа того – нехотя согласился Рэкрок и уныло опустил голову.

– Однажды мой юный друг – поспешил утешить его немецкий еврей – Мы с мамой, еще давно, пили чай на нашей чистенькой кухне, и вот она говорит: «Дитрих ты слишком много кушать. Скоро прийти неказистый мужчина с усиками и отправить тебя в ссылка, чтобы ты немного похудеть, мой малыш».

Кнайт тут же представил себе маму еврея в длинной замшевой юбке и с витками бигудей на рыжей голове, которая очень серьезно и строго воспитывает своего сына. И как входит

низенький человечек в военной форме, подозрительно похожий на одного известного тирана и аккуратно уводит под руку печального молодого человека. Старик же тем временем продолжал свой рассказ, обстоятельно, почти по слогам:

– Послушайте мама, вежливо отвечаю ей я. Эта страна называется Ф-Р-Г и поэтому пирожное, которое я сейчас с таким удовольствием жру, носит название бисквит с долбанным кремом, а напиток, который я с огромным наслаждением употребляю имеет на упаковке надпись: «цейлонский чай высшего сорта». Но если бы эта страна называлась Г-Д-Р, мама, то я грыз бы сейчас подмоченный кубик сахара и хлебал бы помои, но эта страна, мама, называется Ф-Р-Г, здесь соблюдаются права человека, и поэтому никто, никто слышите, не смеет вырвать это пирожное у меня из рук, как в паршивом Ге-ДээР, потому что я нахожусь под защитой долбанного государства!

Кнайт практически видел как молодой прилизанный Дитрих, немецкий еврей, сначала медленно и спокойно, с расстановкой, а потом все быстрее, все напористее говорит, и в конце монолога припечатывает фразу накрепко, откусив большущий кусок от своего любимого бисквита. Но старик еще не закончил:

– Все верно Диттэ – сказала мама. – Но даже здесь в этой распрекрасной стране, может случиться переворот, и тогда, если ты вдруг заметишь у себя руке, вместо пирожного, маленький кусочек сахара, тогда беги, беги Диттэ, беги со всех ног, как можно дальше отсюда. И знаете что? Мама как всегда оказалась права. Эти ублюдки сломали стену! Но я не стал дожидаться конца истории, сахар у меня будет или булка с маслом и рванул прочь, что твой заяц.

– Подожди ты мне че тоже предлагаешь слинять!? – вскинулся Рэкрок и сжал кулаки покрепче.

– Только, как вариант, только как вариант, мой мальчик – поспешил успокоить его Горлукович – Просто пойми, эта утка может оказаться слишком жирной. Для тебя, для них, для всех вас. А когда кусок слишком здоровый, то он не лезет вообще ни в чей рот, понимаешь намек, братан!? – и еврей застыл, глядя на босса в упор, а губами касаясь края расчудесной чашки.

– Точно! Блин, я въехал! – почти подпрыгнул от радости Донни – Это ж блин, я догоняю такие намеки, мистер Горлукович! Вы меня просветили! Эта утка она «жирная» Смити, ну в смысле как «бабки», сечешь!? Она чего – то стоит, вот китаезы и лезут на нее, как осы на долбанное варенье!

Рэкрок долго еще сидел и угрюмо молчал, еврей хлебал свой чай, а Донни места себе не находил от восхищения прозорливостью и мудростью старика.

Несколько парней в «бомберах» и спортивных шапочках, по виду бывшие боксеры или жестянщики с завода или то и другое одновременно, терлись в парке возле лавочки и обсуждали последние новости. Пасмурное небо над головой нагоняло беспросветную тоску, и давило словно бетонная плита, не давая мыслям широко развернуться. Дакота МакГратт пинал урну носком ботинка и та крутилась каруселью. Мимо проползали грустные мамаши с колясками или проносились бледные бегуны, подорвавшие здоровье за компьютерами в офисах и теперь решившие его наконец поправить. Они либо слишком резво бежали и быстро выдыхались, либо наоборот, плелись словно улитки, из боязни потратить лишнее усилие.

Рэкрок требовал чтобы команда пробила слухи про «долбанную жабу», потому что это как – то «неизвестно каким китайским боком» связанно с «дибильной» уткой, но как ее пробьешь, если «желтопузые» в этом своем зале держаться обособленно и никого к себе и на милю не подпускают. К тому же они исправно отплачивают «страшилам» и если начнется разборка, то очевидно на чью сторону станут эти подлые вьетконговцы. Что – то много развелось в городе в последнее время разных узкоглазых, да еще к тому же настроенных весьма враждебно и кровожадно. Но бежать некуда и стоять надо насмерть. Итак, какие есть варианты?