Утомленная Луна
Шрифт:
Законы вселенной смеются: «Свет хорошо, тьма коварна». В то время как белый день порождает черноту в человеке. Не справившись с роком в мире, мертвые влачат жалкое существование, пытаясь прорваться обратно, завершить неоконченные дела.
Хрустнула сухая ветвь сосновая. Упала передо мной, перекрывая путь.
– Началось.
Бунтуют серые тени, не пускают к себе. Босыми ногами я провела по опавшим осенним листьям. Очертила круг и достала щепотку трав из мешка.
– Сохрани, сбереги, скрой от глаз. Мир защити, – зашептала и подула на ладонь, развевая полынь,
Ветер подхватил истолченные травы, закружил в воздухе запах душистый. Успокоил на время силу мертвую.
Вышла смело из круга и ступила на землю покойных.
Могильные плиты – тусклые, полуразрушенные, недавно появившиеся, свежие. Нет им конца и края. Океан надписей на всех языках света. На латыни, иврите, русском, арабском… Это джунгли, непроходимые лабиринты дорожек, спусков, поднятий. Венки, цветы, заброшенные ограды, куда веками никто из живых не являлся.
Блеклые, мутные, почти растворившиеся призраки и совсем молодые, яркие, только перешедшие грань смерти – смотрят. Смотрят на меня как на единственную надежду. Словно мне им грехи отпускать. Нет, совсем нет. Здесь я им не помощник, не проводник к перерожденью. В моих силах только разговор, только приоткрыть завесу пребывания в темноте ночи и не пустить души их в мир живых.
Провела пальцем по пыльным надгробиям. Вывела символы призывные. Кто из мертвых откликнется? Не спешат они к разговорам душевным, всё лазейки ищут проскочить к свету земному.
– Нет вам хода обратного, слышите!
Поодаль стоят, думают, выбраться смогут.
Было и такое тоже. Не сумею сдержать призраков, грань трещиной сразу идет. Тогда бестелесные в мир солнца ступают. К делам незавершенным бросаются. Пугают живых.
– Нет так нет! Стойте веками, тысячелетиями, пока не одумаетесь! – прикрикнула на серые тени.
Присела я в центре перекреста кладбища, каких безграничное множество здесь. Зачерпнула пригоршню земли. Размяла в ладони, пропустила сквозь пальцы, выискивая нужное место. То, в которое сейчас попасть важнее всего. Прикрыла глаза, прислушиваясь к потокам лунным, вдыхая запах разрыва грани. Приторно-сладкий, удушливый, вязкий, невидимой дорожкой тянется по правую сторону. Но в нем что-то чужеродное, вкрапления неизведанные. Будто свежесть проскользнула и тут же исчезла.
– Ханна, давай туда быстро! – крикнула помощнице, показывая дорогу.
Сова расправила крылья, поднялась в воздух послушно, чтобы сдержать души до прихода моего. Сама я поднялась и, придерживая платье, побежала во всю прыть, боясь опоздать.
Мелкие камни кололи, иголки сосновые на земле пекли стопы. Кровавые царапины по голени от колючки с обочины. Все заживет, затянется, как в водицу речную ступлю. Это нестрашно. Перепрыгнула яму, перешла овраг небольшой, поднялась в пригорок, свернула раз и еще раз. В нескольких сотнях локтей передо мной туман сизый рванным облаком стелется. Значит, верное направление.
В небе Ханна над ним по кругу летает. Крыльями машет, глазом зорким всех видит. Взволнована не на шутку, что-то не так. Камнем летит вниз и вновь вверх взмывает, словно защищает
– Дальше… дальше…
Ребенок рядом:
– Иди… иди…
Старушка в платке:
– Спеши… спеши…
Приглядываюсь, непохоже на взбунтовавших усопших, нет прорыва грани. Лишь воздух косный, тяжелый. Дышать непросто. Резкий порыв ветра. Ханна рядом на крест могильный села. Разогнала сизые хлопья. Голову склонила, на землю указывая.
– Кто это? – удивленно спросила я.
Поодаль, за покосившимся старым крестом, лежал человек. На боку, притянув ноги к груди. В рванной рубахе, испачканных брюках и без ботинка, одного.
– Эй! – окликнула его, но в ответ ни звука. – Эй! – громче позвала.
С виду не бестелесная оболочка, но быть не может того. Сюда не проходят из света. Я подошла ближе и толкнула его. Отскочила из-за ощущения под пальцами ног настоящего, плотного тела. Обошла вокруг, встала у светловолосой головы, присела.
– Угух, – остановила меня сова.
– Не бойся, я только посмотрю на него.
Сдвинула с глаз светлые волосы. Мужчина – молодой, высокий лоб, упрямый подбородок с ямочкой, впалые щеки, прямой нос. Такие – частые гости из-за гордыни своей в мире темном. Спустилась взглядом ниже по рубашке клетчатой, и он застонал, переворачиваясь на спину. Не ожидая этого, я шлепнулась на сырую землю, отползла в сторону, испугалась.
– Живой? Ханна, он живой или это Сумрак играет в игры свои?
Незнакомец скривился, закашлялся, а я снова приблизилась и только сейчас заметила на тверди мертвой капли крови.
Не могла прийти в себя, видя перед собой человека. В мир ночи нет хода, только если сильный духом он. А таких нет с древних времен. Тех, кто может за грань ходить и возвращаться обратно.
Мужчина застонал снова, захрипел, выдыхая облачко пара. Оставлять здесь нельзя, не протянет и ночи. Не ведая, к чему помощь моя привести может, потянула за руки беспамятного.
– Ну и тяжелый ты. Не унести, не вернуть обратно к свету, – возмущалась я и продолжала тащить мимо душ, наблюдающих. – Ничего, сейчас до черты погоста, а там легче, там спокойней, там дом мой защитит, поможет.
Волоку его, а сил не хватает. Да, не ночь сегодня, а испытание. Свалился на голову мою. И откуда взялся такой и зачем помогаю? Не встретить бы Сумрака, не то худо будет. Не терпит он в мире своем чужаков. Убьет и оставит здесь на века долгие.
Ханна с ветки на ветку перелетает. Не оставляет меня. Чувствую, не нравится ей то, что делаю. Осуждает. Согласна с ней, нельзя гневить вселенную. Не стоит злить мироздание. Запрещено живым с мертвыми общаться. Это раньше ведьмы, колдуны ходили не стесняясь в мир загробный. Сила их велика была. Знали правила и последствия. Промедление, неверный шаг – и заберет, утянет в свои сети Сумрак. Тень, испокон веков сопровождающая усопших.