Утонуть в крови
Шрифт:
Огнищанин предложил Тереху продолжить прерванное застолье, пригласив к столу парочку молодых челядинок.
— Скоро ночь, приятель, — похотливо улыбаясь, промолвил Сулирад и подмигнул Тереху. — На ложе, согретом женским телом, и спится лучше, и сон слаще.
По тому, как Сулирад обращается со здешними челядинками, Терех сразу догадался, что огнищанин наверняка успел перепробовать в постели всех молодых боголюбских холопок. В отсутствие князя Георгия Сулирад для всей боголюбской челяди был богом и господином, все его желания были законом. В конце
Сходив в женские покои, находившиеся на втором ярусе роскошных каменных хором, Сулирад привел оттуда двух девиц в длинных платьях из неотбеленного льна. Одна из холопок была рыжеволосая с зелеными очами, другая — белокурая и сероглазая. Белокурую девицу звали Беляной, она была повыше ростом и покрепче телом, чем рыжеволосая, которую звали Велижана.
Терех сразу положил глаз на статную и красивую Беляну, которая своим прямым гордым носом, высоким лбом и красиво очерченными устами сразу напомнила ему Гликерию.
— Я знал, что смогу тебе угодить, брат, — усмехнулся Сулирад, жестом повелев Беляне сесть за стол рядом с Терехом.
Велижану Сулирад усадил к столу подле себя.
Служанки, пришедшие из поварни, унесли со стола объедки и спустя какое-то время, принесли заново приготовленные кушанья, мясные и рыбные.
— На дворе Великий пост, а мы грешим, вкушая мясо, — обронил Терех, кивнув огнищанину на жареную говядину. — Не дело это, друже.
Сулирад сделал удивленное лицо.
— Не пойму я тебя, брат, — сказал он. — Днем ты вовсю уплетал зайчатину, а вечером вдруг про постные дни вспомнил. Ты уж или греши, или блюди пост, как монах.
Терех махнул рукой и насадил на нож большой дымящийся горячим паром кусок говядины, переложив его с большого блюда в свою тарелку.
Беляна отказалась было от жаркого, которое предложил ей Терех, но, поразмыслив, все же согласилась отведать мясного блюда.
— Поверь, милая, белый свет не треснет пополам от того, ежели мы сейчас скоромной еды откушаем, — с улыбкой проговорил Терех, мягко приобняв за плечи Беляну, скромно опустившую глаза.
Рыжеволосая Велижана без малейших колебаний принялась за жареную говядину, которой угостил ее Сулирад. По лицу Велижаны было видно, что она с легкостью преступает многие церковные запреты и моральные устои. Подвыпивший Сулирад, распалившийся вожделением, бесцеремонно засовывал руки Велижане под платье, жадно мял пальцами ее небольшие округлые груди сквозь ткань одежды, но это нисколько не смущало Велижану, даже не отвлекало ее от еды.
Между тем за окнами погасли последние отблески заката. Наступила ночь.
Челядинки, сновавшие между гридницей и поварней, зажгли масляные светильники, стоящие на высоких подставках из бронзы.
— Не спеть ли нам, а? — воскликнул Сулирад, хлебнув еще вина. Он взглянул сначала на Велижану, потом на Тереха. — Какое застолье без песен!
Терех охотно закивал головой, поскольку был с полным ртом. Он дал знак Сулираду, мол, ты запевай, а я
Развалившийся на стуле Сулирад не заставил себя ждать и громким хрипловатым голосом затянул одну из популярных в то время застольных песен:
Жил во граде Киеве славный муж Добрыня, сын Никитович, Пригласил однажды князь Владимир Красное Солнышко Богатыря Добрыню и других гостей да на почестен пир…Дожевав кусок рыбного пирога, Терех стал подпевать Сулираду, поскольку хорошо знал слова этой песни, которая частенько звучала и на пирах в тереме рязанского князя Юрия Игоревича. Разгоряченные вином Беляна и Велижана поддержали пение Сулирада и Тереха своими чистыми звонкими голосами.
Неожиданно в гридницу вбежал караульный с воротной башни в мохнатой собачьей шапке в виде колпака и овчинном тулупе. Стук тяжелых двустворчатых дверей и топот ног стражника грубо нарушил царящую в трапезной веселую идиллию. Вся четверка поющих разом умолкла при виде торопливой поступи стража и его обеспокоенного раскрасневшегося на морозе лица.
— Что стряслось, Парфен? — спросил Сулирад, поднявшись со стула.
Терех поставил на стол недопитую чашу с вином. Беляна замерла с полотенцем в руке, которым она собиралась обтереть свои губы, вымазанные медом. Велижана торопливо одернула на себе платье, прикрыв длинным подолом свои белые голые бедра, на которых только что лежала тяжелая потная рука огнищанина.
— Там… прискакал верхом на коне твой слуга Тришка, — задыхаясь после быстрой ходьбы, вымолвил стражник. — Ворота были заперты, но я велел их открыть, чтобы впустить конника в замок. Я узнал, что это Тришка, токмо когда снял его с седла.
— Снял его с седла… — чуть растерянно пробормотал Сулирад. — Тришка что, пьян иль без чувств?
— Он мертв, господине, — печально ответил караульный. — У него в спине торчит стрела.
— Час от часу не легче! — вырвалось у Сулирада, который вмиг протрезвел. — Ну-ка, Парфен, веди нас к Тришке. Где ты его оставил?
— В дворцовой караулке он лежит, господине, — сказал стражник, ткнув большим пальцем себе за плечо.
Опрокидывая стулья и на ходу хватая шубы и шапки, Сулирад и Терех поспешили прочь из гридницы вслед за Парфеном, который шагал впереди них, переваливаясь на коротких ногах, как медведь.
Беляна и Велижана остались сидеть за столом, объятые тревогой после всего услышанного.
Пройдя темным переходом в дворцовую башню, Парфен и идущие за ним Терех и Сулирад спустились по ступеням, проложенным во чреве каменной башни, к боковому выходу из дворца. От выхода из башни до караульного помещения было шагов двадцать по заснеженным плитам широкого двора. В караулке была сложена печь, поэтому там было тепло. Свет двух горящих факелов озарял все углы в этом прибежище дворцовой стражи.