Утонувший в кладезе
Шрифт:
Отвлек его от тягостных раздумий стук в дверь. Гостем оказался вагонный провожатый, разносивший чай с лимоном. Свет было встрепенулся, но провожатый находился при исполнении и к посторонним разговорам был категорически не расположен. Погода как погода, сударь… Чай у нас из Шри-Ланки… Если хотите поесть, трапезная двумя вагонами далее… Еще чего-нибудь желаете, сударь?.. Вафли, булочки с кремом, баранки с маком, сухарики с орехами… Тогда с вас полторы гривны… В столице будем строго по расписанию и ни минутой позже…
И снова мелькающие поля
Чухонский вокзал встретил Света привычной суетой — одни люди, как водится, приезжали и уезжали, другие встречали приезжающих и провожали уезжающих, третьи пытались осчастливить и тех и других, норовя сбыть им свой разнообразный товар.
Привычная обстановка убила тоску так же неотвратимо, как солнце утреннюю росу.
Свет вышел на привокзальную площадь, поймал трибуну — набросьте полтину, сударь, с ветерком прокачу! — и отправился домой, на Торговую набережную.
Новгород тоже казался прежним. Во всяком случае, в аурах столичных волшебников не наблюдалось и капельки страха. Это, конечно, радовало. Вот только продлится оное бесстрашие, надо полагать, недолго. Если Свет прав в своих подозрениях…
Дом его тоже был прежним. И встретили хозяина привычным порядком.
Берендей попенял Свету за то, что тот не сообщил о своем приезде, в результате чего Петр прохлаждается без дела. А обязанности Петра, чародей, заключаются и в том, чтобы встречать вас на вокзалах. Иначе зачем мы ему такие деньги платим? И прочее в подобном духе…
Станислава сразу умчалась на кухню. Однако допрежь также попеняла чародею. Потому что должным образом накормить вас, хозяин, удастся не ранее чем через час. Предупредили бы о приезде, мы бы пораньше взялись за стряпню. Пришлось заверить Стасю, что гость-хозяин обойдется самым малым и простым. Пусть, скажем, подадут ситный хлеб, стакан сметаны, чашку кофе. Ну и пяток ломтиков холодной ветчины не помешают…
Остальные слуги тоже изрядно суетились, всем своим видом показывая, сколь рады они возвращению хозяина — пусть и неожиданному, но, видят боги, долгожданному. А где ваш багаж, чародей?.. Здравы ли вы, хозяин?.. Лицемеры велесовы!.. Впрочем, он не прав. Почему лицемеры? Нешто он столь плох, чтобы его не любить?..
И лишь лицо Забавы, озарившись на мгновение привычной радостью, тут же погасло. Все-таки научилась девица скрывать свои, допрежь неукротимые чувства. Правда, Свету сейчас было не до нее. С Забавой мы разберемся ближе к ночи.
Первым делом он поднялся в зеркальную. Хотел было связаться с Путятой Утренником, но, подумав, решил, что в нынешней ситуации прежде всего надо доложить о случившемся Остромиру. А министр безопасности подождет. Там, где дело касается волшебства, его слово второе… Поэтому Свет вызвал канцелярию Кудесника и, поговорив с Всеславом Волком, велел Петру приготовить к выезду карету. Потом, наскоро приняв душ, переоделся. Сметана с ветчиной у Касьяна давно поспели, и Свет, не мешкая,
Подавала ему Забава. Сунулся и Берендей — доложить о разрешенных за время хозяйского отсутствия экономических проблемах, — но Свет отмахнулся от него и услал прочь.
Лицо Забавы не расцвело и тогда, когда они остались в трапезной с глазу на глаз. В последнее лето такое было в диковинку, и Свет не мог промолчать. Да и велик ли труд требуется, чтобы доставить девице немного приятности?..
— Здравы будьте, люба моя! Вы как всегда прекрасны!
Забава улыбнулась, но улыбка у нее получилась необычная — будто наспех, вкривь и вкось, выкрасили радостью холст, дотоле загрунтованный одной лишь смертной тоской.
Это тоже было ново, и Свет сотворил С-заклинание. Нет, аура у Забавы выглядела привычно — сплошные додолины цвета.
— Можете не проверять меня, чародей! — Забава села напротив, сложила руки на фартучке под грудью. — Я очень соскучилась. Довольны?
— Что с вами, люба моя? — сказал Свет. — Вижу, в доме вы единственная, кто мне не рад.
— Я вам рада, — заявила Забава, но особенного энтузиазма в этом заявлении не прозвучало. — Как съездили?
— Прекрасно! — соврал Свет. — Дела щелкал, как белка орехи. И оказался, знамо дело, на должной высоте. По обыкновению…
— Хвастунишка! — На этот раз улыбка у Забавы получилась почти обычной. — У меня было нехорошее предчувствие…
— Оно вас не подвело. Заболел муж-волшебник Буривой Смирный. Мне пришлось оставить его в Ключграде.
— Заболел ли?
— Заболел, заболел. Жив он.
Наконец чело девицы озарилось счастьем. А в ауре вспыхнул запоздалый страх. Страх был знакомый — за Светушку-медведушку. Оную разновидность страха у Забавы Свет научился различать еще в прошлое лето.
— Не волнуйтесь, мне ничего не угрожало.
Страх пошел на убыль, но появились странные темно-зеленые краски. Как у князей Нарышек и Порея Ерги.
— С девицами познакомились?
Свет чуть не поперхнулся.
Это был новый вопрос, раньше Забава его ввек не задавала, хоть с девицами сыскная работа сводила Света не раз и не два. На них он учился взаимоотношениям со слабым полом. С Забавой-то не слишком поучишься…
— Познакомился. С тремя великородными. Старшей аж целых девятнадцать лет. — Свет мягко улыбнулся. — Поразительная язва и ненавидит волшебников.
Забава на его улыбку не ответила:
— Красная?
— Обычная великородная — платье до пят, а под ним три пуда спеси и гонора.
Забавино недоверие не умирало.
— А опричь спеси и гонора, что еще есть?
— Люба моя, да никак вы меня ревнуете!? — Свет всплеснул руками. — У меня такая работа, что надо встречаться и с дедушками, и с девушками. Раньше вы относились к этому спокойно. Что случилось теперь?
— Я уже сказала. — Забава встала, поставила на поднос опорожненный стакан, налила в чашку кофе. — У меня было нехорошее предчувствие.