Утопия
Шрифт:
Случился общий восторг. Все расспрашивали Кима — зачем трава, почему трава и что будет с этой травой дальше; Ромка обиделся, почему Ким не показал «фокус» сначала сыновьям. Виталька азартно и насильственно пытался приписать отцу звание изобретателя, хотя Ким уже много раз объяснял ему, что в современной науке единоличных открытий и изобретений практически не бывает: каждый стоит на голове у предшественника, который тут же может оказаться последователем. Трава тем временем все тянулась и росла; гости, слегка успокоившись, расселись по местам
У меня прекрасные дети, говорил Андрей Георгиевич. Девочки-красавицы, да кто вам даст сорок? С тех пор, как мы праздновали ваш двадцатник, вы почти не изменились… Алечка, бывшая акула пера, а теперь пиранья рейтингов и рецензий… Лерочка, бывшая училка, а теперь Учитель с большой буквы… А посмотрите на моего сына! Кимка, я горжусь тобой, ты смог все начать с нуля и выиграть. Ты хозяин своей жизни… Ведь для чего мы, если задуматься, живем? Для того, чтобы все таланты, отпущенные нам природой, развивались нам на радость и на радость людям…
Как давно я не был пьяным, вдруг подумал Ким.
Небо темнело. Гости развлекались. Трава поднималась вокруг, ее приходилось приминать, иначе она закрыла бы сотрапезников друг от друга. Ким смотрел сквозь пламя костра на маму; ей было семьдесят три, и она светилась здоровьем. Маме было бесконечно приятно, что вся семья собралась вместе, впервые за столько-то лет; когда она попросила слова, Александра повелительно воздела руки, призывая гостей — а к тому времени Шурка и Вика пытались петь на два голоса, Юля играла на губной гармошке, Виталька пускал «красные солнца» вперемежку с «северным сиянием» под нудные Ромкины уверения, что, мол, брат ни черта не понимает в фейерверках, — призывая всю эту компанию моментально замолчать и сосредоточиться.
— Что я хочу сказать, — начала мама несколько смущенно. — Мы пили уже за именинниц, за родителей именинниц, за брата, за детей и за племянников именинниц… Все мы любим Алю и Лерочку, и все мы хотим, чтобы они были счастливы… И еще один… из нас… Короче говоря, давайте выпьем за Пана, и спасибо ему за то, что он с нами…
Виталька зааплодировал. Лерка заулыбалась. Шурка с Викой обнялись, Юлька пристроилась у отца на коленях. Костер выбросил в небо сноп искр. Кусочек земли с пятью березами и тремя пальмами плыл, дрейфуя, медленно удаляясь от залитого огнями берега. Пахло морем и одновременно почему-то полем, лесом, дождем. Глядя вверх, можно было видеть, как звезды прячутся в листьях пальм и выплывают снова.
Ким подумал, что в идее такого вот прогулочного плота реализовалась чья-то детская мечта о жизни на необитаемом острове. Крошечном острове с тремя пальмами — посреди океана…
— Вот что интересно — он не качается, — объяснял Шурка двухлетней дочери. — Корабль, даже самый большой, качается, когда плывет, понтон — нет…
— Это Пандем так придумал?
— Пандем подсказал… А люди придумали и построили…
— А трава? Траву придумал Пандем или дедушка Ким?
— …Мои дети, — растроганно
— А оно есть в мире — везение? — тихо спросил Алекс.
Сегодня вечером он добровольно взял на себя роль «хозяюшки» — ходил от костра к ресторанчику и обратно, разливал вино и соки, короче, был рабочей пчелой на чужом празднике.
— А почему нет? — после паузы спросил Андрей Георгиевич.
— Потому что все в руках Пандема, — отозвался Алекс. — Удача — это маленькая несправедливость. Нет?
— Удача и везение — это все-таки не одно и то же, — осторожно заметила Александра.
— Почему несправедливость? — вмешалась в разговор Шуркина жена Вика. — Если сегодня мне повезло, а завтра тебе… Всем поровну.
— Если всем поровну, это не везение, — заметил Алекс.
— А я счастливец! — снова воскликнул Андрей Георгиевич. — Оттого, что у меня такие дети… Внуки… Шурка! Виталька! Ромка!
— А вот интересно, какими бы они были, не будь Пандема? — кротко спросила Арина, от начала вечера не сказавшая и двух десятков слов.
— Точно такими же, — отозвался Ким прежде, чем отец успел придумать ответ.
— С такими же недостатками, — пробормотал Виталька. — Ну, может быть, кто-то, — он глянул на брата, — родился бы одноглазым…
— Вит, — укоризненно сказал Ким.
— А у нас на старой квартире, — негромко начала мама, — была соседка — помнишь, Кимка? Ей действительно не везло. Прямо рок какой-то. Если она устраивалась на хорошую работу — контора тут же или прогорала, или закрывалась. Если она ехала отдыхать — в том месте случалась эпидемия, или смерч, или еще что-то. У нее было три мужа, и ни один не умер своей смертью! От нее уже все знакомые шарахались, будто боялись заразиться. Ну, каково?
— И что с ней теперь?
— Не знаю, — сказала мама. — Спроси Пандема, если хочешь… Во всяком случае этот ее «рок» больше над ней не висит.
— Рок, судьба, — Алекс вытащил сигарету. — Судьба и везение… гм. Судьба и случайность… Ким, ты у нас главный пандемовед, вот ты скажи: если нет случайностей, значит, Пан может точно предсказывать будущее?
— Спроси Пандема. — Киму не хотелось этого разговора.
— Аля, — Алекс обернулся к жене, — а творческое озарение твоих подопечных, когда скульптор вдруг понимает, что голограммку надо вставить не в правый глаз изваяния, а в левый… это случайно или как?
— Спроси Пандема, — лениво усмехнулась Александра. — Honey, ты суетишься или мне кажется?
— Жизнь, лишенная суеты, представляется картонной. — Алекс закурил, руки у него слегка дрожали. — Давайте суетиться, давайте поступать случайно, давайте путать Пану карты… Ему же от этого будет забавнее с нами возиться. Так трудно быть непредсказуемым…
— Это точно, — сказал Ким, и Алекс легко прочитал спрятанный в двух словах подтекст:
— Да, и я предсказуем. Наверное, я — особенно. А ты? А мы все?