Утопия
Шрифт:
Быстов усмехнулся:
— Вы похожи на древнего журналиста… Задаете вопросы прежде, чем собеседник согласится отвечать.
— Я никогда не был журналистом. По первой профессии я врач.
— Хирург? — быстро спросил Быстов.
— Вы же прочитали, — Ким кивнул на монитор.
— Ч-черт, — сказал Быстов сквозь зубы. — А ну, марш отсюда. Быстро-быстро, за поле и чтобы духу здесь вашего…
— Почему?
Быстов поднялся:
— Ты не слышал? Плохо расслышал, что я сказал?
Ким
— А вы говорите со мной повежливее. Меня очень трудно спустить с лестницы, учтите. Хоть вы и хозяин, а меня никто не звал — угрожать не надо. Я могу неадекватно отреагировать.
Быстов разглядывал его с непонятным выражением. Вроде бы на Киме был комбинезон для полярных работ и пляжная панамка, и собеседник его пытался понять, что именно во внешнем виде гостя «не так».
— Ты пандемный? — спросил он наконец.
— Да, — сказал Ким.
— Ты пришел сюда по поручению?..
— Нет. Мне надо понять одну вещь… Или много вещей. Но одну — очень важную.
— Это он велел тебе прийти, — сказал Быстов. — Димка мой ногу вчера сломал… и наша идиотка баба Мела не может правильно загипсовать. М-мать…
— Он ничего мне не велел, — сказал Ким. — Но если ваш Димка страдает из-за вашей гордости — вы эгоистичная скотина, вот и все.
Быстов не отреагировал на «скотину». Наоборот, успокоился, даже сник. Уселся снова за стол, переложил с места на место два монитора: плоский и «линзу».
— Тебе не понять… тебе не понять. По-твоему, комфорт — важнее. Чтобы не дай бог не оцарапаться. Чтобы все жили в мире. И если ножку сломал — сразу все принципы побоку, беги к Пандему… Он, кажется, хитрее поступил. Он тебя к нам привел, а ты и не догадался.
Ким на секунду задумался. Быстро — почти автоматически — проследил в обратном порядке всю цепочку своих решений за последние три дня.
— Когда он ногу сломал?
— Вчера, говорю.
— Отпадает, — сказал Ким, пытаясь скрыть облегчение. — Я еще позавчера выкачал карту и просчитал дорогу к вам… Да и Пандем не станет водить меня, как куклу. Это все ваши апокалиптические фантазии.
— Ну, раз не привел, то и хорошо, — сказал Быстов, глядя в одно из окошек, грязное, с лоскутиками паутины. — Да и забыл ты свои хирургические умения. Двадцать пять лет нет практики — все, сливай воду…
— Хорош болтать, — сказал Ким раздраженно. — Показывай, что там с Димкой твоим?
Димке можно было дать лет шестнадцать с виду. Лицо его было цвета слоновой кости, а на лбу сотней булавочных иголок лежал пот.
— У вас анальгетики есть? Хоть что-нибудь?
— Водка.
— Идиоты. Ч-черт… Я позову Пандема.
— Убью, — шепотом сказал лежащий Димка.
— А как
— Есть еще травка, — сказала баба Мела, которой было лет восемьдесят и которая на самом деле звалась Мелани Смит.
— Травка, — сказал Ким. Подумал и выругался — как когда-то в операционной; сразу сделалось легче. И сразу стало ясно, что произойдет в ближайшие полчаса.
— Двух здоровых мужиков. Спирта. Бинтов. Гипс готовьте. И заберите всех баб отсюда. Вообще все лишние — выйдите…
Быстов стоял в углу. Киму не было времени анализировать, как именно хозяин на него смотрит и что у него на уме.
Часа через два пацан уснул наконец — с нормальным пульсом, с наконец-то порозовевшим — от алкоголя — лицом.
По дороге от дома к ратуше встречные — а их было много, видимо, новость распространилась — косились на Кима с удивлением и опаской.
Быстов снова привел гостя в свой кабинет. Со зверским выражением лица вытащил из шкафчика большую бутылку с длинными стеблями зверобоя в прозрачной жидкости цвета некрепкого чая:
— Ну…
Выпили молча.
— Он тебе сын? — спросил Ким.
— Ага.
— Сколько ему?
— Пятнадцать.
— Молодец…
— Знаю, — сказал Быстов, и в одном слове послышалась такая похвальба и гордость, которую редкий хвастун втиснет даже в длинную тираду.
Выпили по второй. Закусили какими-то сухариками вперемешку с вялыми, неаккуратными с виду, но очень вкусными огурцами.
— Почему? — спросил наконец Ким.
Быстов, не дожидаясь Кима, выпил третью. Поморщился:
— Поймешь?
— Попытаюсь.
Быстов осторожно поставил на стол опустевшую рюмку. Протянул к Киму руки ладонями вверх:
— Видишь?
Руки были, как дерево. Застарелые мозоли покрывали их сплошной коркой.
— Не аргумент, — сказал Ким.
— Усилие, — сказал Быстов. — Человек — это усилие… Жизнь. Наибольшее усилие, на которое человек способен, — цена ему, человеку. Не обязательно яму при этом копать… Или там бабе рожать необязательно… Ты меня поймешь.
— Вообще любое усилие? — спросил Ким.
— Да, — Быстов снова налил себе и гостю. — Можно на тебя еще продукт переводить? Или тебе Пандем в желудке все в воду превратит, начиная с третьей?
— Не превратит, — сказал Ким. — Он ничего не превращает в воду, у него другие механизмы… Понеслась?
И они выпили.
— Зачем корячиться, если есть Пандем? — устало спросил Быстов.
— То есть зачем надрываться на жатве, если синтезатор делает хлеб из простеньких реактивов за пять минут?
Быстов покачал головой; сверкнула круглая лысина в густых седеющих патлах: