Утраченный гримуар
Шрифт:
– Потому что ты противный папенькин сынок! – не преминул вставить Герхард, желая взять реванш, но местное божество его проигнорировало. – Да как так-то?! Саншайн, божок тебе подыгрывает! – снова тишина. – Ладно, сдаюсь.
– Давно бы так, – хмыкнул Саншайн и снова повернулся к Дариану: – А ты чего хотел? Кофе? Так в этом мире его нет. Да и чтобы попасть в этот данж вместе с Винсом, ты столько усилий приложил, а сейчас готов сдаться? Только потому, что зелье противное? Так абстрагируйся от вкуса, как я тебя учил.
Дариан не ответил, демонстративно отвернулся и пошёл
По идее, следующая истина была за мной, но в голову ничего не приходило. Рассказать разве что и тут про то, как в детстве взломал магазин, продающий фигурки? В принципе, можно. Но когда до новой преграды оставалось несколько метров, Дариан сказал:
– Мои родители не были женаты.
Стена ушла в сторону. Саншайн напрягся и ускорил шаг, ускорил его и Дариан, продолжая громко и отчётливо твердить факты из своей жизни, случившейся до попадания в игру.
– У них был договор, что она получает деньги, он – меня. Никогда не волновался из-за её отсутствия. И судя по всему надо было волноваться из-за того, что однажды она может объявиться. Потому что именно это она и сделала, когда мне диагностировали неоперабельную опухоль головного мозга. Я лежал в больнице с сильными головными болями, когда отец напился, и его лишили водительских прав. А потом явилась она с адвокатами, чтобы лишить ещё и родительских. Хотите узнать, что хуже: проверяющие из органов опеки или рак? Первые доставили мне больше хлопот и вымотали так, что жить уже не хотелось. А умереть так легко, как в стихотворении, что я вычитал в одной из книг, найденных в отцовской библиотеке: на карниз и вниз. Конечно же, у меня ничего не получилось. Ещё и родителей вызвали, обоих, прямо из зала суда, где велось предварительное слушание о моей опеке. Она была за рулём. Какой-то мудак выехал навстречу. Она умерла сразу, отец отказался полностью парализован. А все потому…
Саншайн всё-таки его догнал, притянул к себе за воротник и зажал рот ладонью. Он стоял так с минуту, не давая Дариану убрать свою руку, и когда грохот стих, отчётливо произнёс:
– Ты ни в чём не виноват.
И будь благословенны цифровые боги этого мира за то, что очередная стена где-то недалеко от нас ушла в сторону. Саншайн отпустил Дариана, тот несколько раз моргнул совершенно сухими глазами, потом закрыл ладонями лицо – руки дрожали. Чёрт, он, кажется, боялся, что его заставят рассказать правдивую историю из своей жизни, а в итоге сам выболтал всё то, чего никто не требовал.
Повисло неловкое молчание. Герхард, отвернувшись в сторону, матерился одними губами. Похоже, он всё это уже слышал, возможно, даже от самого Дариана. Но если ему, знающему правду, так хреново сейчас, то что взять с меня? И уйти из лабиринта без ничего я не могу. И заставлять остальных идти
– Вода мокрая! – заорал я, запрокинув голову вверх.
Саншайн и Герхард посмотрели на меня как на идиота. Но очередная преграда рухнула, и воодушевлённый этим я продолжил:
– Зайцы косые! У кошки четыре ноги! У меня две. Ёжики колючие! Я так и не понял, почему Дариан сказал мне, чтобы я не был ёжиком! У носорога рог! Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов! Дважды два четыре!
– Хватит! Заткнись! – раздалось откуда-то сверху, а потом над нами появилась голова, сотканная из дыма. – Только-только всё как надо пошло, и тут ты разорался!
– Ты – хозяин лабиринта! – воскликнул я, совершенно не понимая, что делать дальше.
– Ну, я. А ты – Винс-зануда. Разорался он, когда тут такая драма творится!
– Попкорном подавился?
После моих слов снова громыхнуло, и Саншайн, побелев от ярости, шагнул к голове с самыми что ни на есть недобрыми намерениями.
– Ты чего? – взвизгнула голова, но не успела увернуться, получив латной перчаткой в глаз.
– А что, так можно, что ли? – удивился Герхард.
– Ещё как можно, – прошипел сквозь зубы Саншайн.
Вдали грохнула стена. То ли та, об которую сейчас ударился местный божок, то ли очередная преграда, подтверждая правдивость только что сказанного. Герхард многозначительно кивнул, достал кожаные перчатки и пошёл искать улетевшую голову. Через минуту с той стороны послышался визг:
– Я, между прочим, бог! Что ты себе позволяешь!
Саншайн тяжело вздохнул, подошёл к сыну и, приобняв его одной рукой за плечи, спросил:
– Ты как?
– Не знаю, – Дариан убрал руки от лица и посмотрел мне в глаза: – Прости, Винс. Я, кажется, всё испортил.
– Нет, – я покачал головой, но тут божок снова завизжал. Я обернулся в ту сторону и спросил: – Он его не убьёт?
– Да что ему сделается, – Саншайн фыркнул. – Но если хотите, можно пойти посмотреть.
Мы с Дарианом кивнули. Но до Герхарда и дымной головы мы дошли только спустя десять минут, причём шли довольно быстро, а под конец вообще бежали. Но вместо избитого до крови божка увидели только охотника, самозабвенно намалёвывающего на белой стене чёрной краской мужской детородный орган.
– Что это? – не понял Саншайн, указывая на художества, красовавшиеся и на других стенах тоже.
– Это член! – не без гордости ответил Герхард.
Где-то далеко грохнула одна из преград.
– Это безобразие! – заорал божок откуда-то сверху, но его визг заглушила очередная убранная стена.
– Это хорошо, – кивнул Саншайн.
Интересно, а богов за мат в игре штрафуют? Нет, я понимаю, что они – не игроки, но всё-таки. Ибо местный сейчас такую тираду выдал, что даже мне захотелось покраснеть и зажать себе уши.