Утраченный воздух
Шрифт:
«Особенный еврейско-русский воздух» порождал бунтарей, бесстрашно вступавших на путь революционной борьбы. Не забывайте, в Кишинёве подпольно печаталась ленинская «Искра», от которой разгорелось пламя, погубившее и старую Россию, и тех, кто его разжигал. Среди социалистов-революционеров, родившихся и начинавших свою антиправительственную деятельность в Кишинёве, были родители А. Аникста, нашего главного шекспироведа, моего оппонента на защите докторской диссертации.
Не забудем, что родившийся в «черте оседлости» «демон революции» Лев Давыдович Троцкий (Бронштейн), которого Бернард Шоу назвал «королём памфлетистов» (начинал он как литератор), очень многим обязан Одессе, где прошли его ученические детство и отрочество. Ещё один пассионарий. Из песни слова не выкинешь.
Последним ярким порождением особенного воздуха была группа литераторов, заявивших о себе в первой четверти ХХ века, которых часто называют юго-западной, а иногда южно-русской школой.
Литературный «Юго-Запад» начинался в 1914 году «одесским ветром весны, юности и поэзии». Родившиеся и выросшие в Одессе, «югозападники» и вундеркинды Столярского реализовались за её пределами, как и кишинёвцы Довид Кнут, Дина Верни, первые сионисты и киббуцники… Еврейско-русский воздух им помогал, поднимал и нёс на своих потоках-крыльях.
Что побудило Ариадну Скрябину, дочь русского композитора, мать двоих детей, оставить благополучного супруга и соединить свою судьбу в конце 1930-х годов с еврейским поэтом – эмигрантом Довидом Кнутом, отнюдь не записным красавцем, бедняком, обременённым заботами о многочисленной родне? Что толкнуло её к этому смуглому черноглазому маленькому мужчине, чьё детство и юность прошли в Кишинёве? Ради него она прошла гиюр (перешла в иудаизм) и приняла библейское имя Сарра в ту пору, когда нацисты вписывали его в паспорт всем немецким еврейкам как клеймо. Она была покорена первозданной страстью его стихов, жизненной силой, которая таилась в этом хрупком с виду еврее, поистине прометеевым огнём, который пылал в нём. Судьба иудейского народа и его яркий представитель влекли её неудержимо. Отдавшись своему влечению и вступив в борьбу с нацизмом (переправляла евреев из Франции в Швейцарию), она погибла в Тулузе от руки вишистского полицая, жизнью оплатив приобщение к «особенному еврейско-русскому воздуху».
Как, почему Дина Верни сделалась единственной музой и символом почтенного мэтра Аристида Майоля? Ведь когда эта пятнадцатилетняя еврейка, дочь музыканта-любителя, рождённая в Кишинёве и привезённая в Париж в десятилетнем возрасте, появилась на пороге его мастерской, седобородый скульптор понял, что действительность подарила ему, наконец, точное воплощение его грёз. Только ли восхитительные формы её тела, отлившиеся в его монументальных статуях, украшающих ныне сад Тюильри, – «Гора», «Река» и «Воздух», поразили и покорили этого крестьянского сына Прованса? Думается, в неменьшей мере его пленили её природная витальность, пламенный дух, бунтарство. Он не противился, когда его «бешеная коза» умчалась в оккупированный нацистами Париж, где стала активной участницей Сопротивления. Как еврейка она рисковала жизнью. В случае провала её ждала газовая камера. Узнав, что Дина схвачена и её пытают в гестапо, Майоль позвонил в Германию главному скульптору рейха, любимцу фюрера, Арно Беккеру. «Если ты не спасёшь Дину, я не хочу больше тебя знать!» – сказал он своему бывшему ученику и почитателю. И в голосе восьмидесятипятилетнего старца Беккер почувствовал такую мужскую силу и страсть, что он совершил невозможное. После шестимесячных издевательств Дину выпустили в 1944 году, накануне освобождения Парижа. Она была в толпе ликующих парижан, когда из Баньоля пришла страшная весть: Майоль погиб в автомобильной катастрофе. Всё своё имущество и работы он завещал неистовой Дине Верни. Она, преодолев множество препятствий, в 1995 году открыла музей Майоля в Париже.
Последние двадцать лет в России и Израиле оживился интерес к русско-еврейской истории, к проблематике и поэтике русско-еврейского литературного диалога, произошли изменения в научной ситуации, плодотворно взаимодействуют еврейские и российские издательства, читаются лекции по истории русско-еврейской литературы. В той особой ситуации, в которой мы живём, для меня много значат воспоминания А.В. Азарх-Грановской, А. Зускиной-Перельман, публикации В.В. Иванова о еврейском театре Грановского, появившиеся на сломе веков, вышедшая, наконец-то, в 2004 году в серии «ЖЗЛ» книга Матвея Гейзера «Соломон Михоэлс». Обрадовал сам факт – её автор защитил докторскую диссертацию о
1
Книга выпущена в 2001 году в рамках совместного издательского проекта Bibliotheka Judaika и Гешарим – Мосты культуры (Иерусалим-Москва).
2
Монография напечатана в 2005 году в московском издательстве МИК при финансовой поддержке Даугавпилского университета.
В детстве, с 1944 года, я жила в Одессе, в треугольнике, образуемом улицами Пушкинской, Троицкой и Канатной, и связана с южной Пальмирой многими родственными и дружескими узами, а двадцать пять лет сознательной жизни провела в Кишинёве, где заведовала созданной мной кафедрой русской и зарубежной литературы местного пединститута вплоть до выезда в Германию на исходе 1994 года.
Мой муж Исаак Ольшанский ещё успел вдохнуть неповторимый еврейско-русский воздух, по которому тосковал в своём парижском зарубежье поэт Довид Кнут, чьи строки стали эпиграфом к книге. Мой муж родился на территории Бессарабии, в Кишинёве, в конце 1920-х годов, при румынах. Его воспоминания и мои впечатления стали питательной средой для многих глав книги. Память, как предусмотрительная служанка, сберегла многие картины, запахи и звуки. Попытаюсь их воссоздать.
Сто лет назад Марина Цветаева писала: «Все мы пройдём. Через пятьдесят лет все мы будем в земле. Будут новые лица под вечным небом. И мне хочется крикнуть всем ещё живым: – Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! <…> Записывайте точнее! Нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока ли она, или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковёр, и какие на нём цветы? <…> Всё это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души».
Вот почему я решилась писать о Кишинёве. Мне кажется это важным: понять, когда и как сформировался этот «особенный еврейско-русский воздух», как и почему мы его лишились. Второй эпиграф, из Евтушенко, даёт исчерпывающую оценку стране, где этот воздух крадут, уничтожают, вытравляют.
Моя книга – не исследование. Жанр её далёк от привычных канонов, это «собранье пёстрых глав», я бы даже сказала, разнородных, разномастных: исторические очерки и литературоведческий опус, беллетристика и публицистика. Начиная работать, пускаясь в свободное плаванье в пределах малого каботажа, я не имела чёткого плана, он формировался по мере вхождения в тему. Однако при всей жанровой свободе начнём ab ovo [3] , углубившись в прошлое.
3
От яйца, т. е. с самого начала (лат.).
Глава 1. Экскурс в анналы, или Откуда есть пошёл Кишинёв
Поселение на берегу речушки Бык возникло и стало расти много позже того, как Бог разметал строителей Вавилонской башни, штурмовавших небо, обрушив её и заставив усомнившихся говорить на разных языках, чтобы не понимали они друг друга. С тех пор прошли века, и вот на этом бессарабском перекрёстке, по предположениям историков, в ХV веке собралось разноязыкое население. Первые упоминания о Кишинёве встречаются в грамотах воевод Молдавии Ильи и Стефана Оанчя (1436) и Штефана чел Маре (1466). Вначале каждой твари здесь было по паре, а потом стали плодиться и размножаться – всё по Писанию. Смешение племён и наречий отразилось в названиях улочек, переулочков и тупичков Кишинёва, долго хранившего облик азиатского местечка. Изначально здесь обитали люди разных национальностей. До наших дней дожили лишь Армянская и Болгарская улицы, а ведь раньше были Греческая и Сербская, Грузинская и Еврейская, Азиатская и Турецкая, Караимская и Сирийская, Немецкий, Синагогальный, Казачий, Молдавский переулки, христианское, еврейское, армянское, немецкое, польское кладбища…
Первые русские в этих местах – казаки, бежавшие сюда после подавления восстания Болотникова, охватившего в 1606–1607 годах югозападную часть России. К ним добавились казаки Запорожской Сечи и множество беглых холопов и крестьян. Столетием позже из петровской
России сюда уходили старообрядцы, не признавшие новаций патриарха Никона, спасавшиеся от преследований. Здесь их стали именовать липованами. Молдавские господари их не притесняли. Окружающие относились с уважением. Липоване были людьми работящими и нравственными, к работе на земле привычными.