Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса
Шрифт:
Когда они остались вдвоем, Звенила подошла к князю и мягко погладила его по волосам. Он вздрогнул, но не поднял головы, и чародейка приободрилась. Отцепив от пояса маленький резной гребешок, она стала ловко расчесывать волосы Держимира и мягко нараспев приговаривать:
– Отдай мне печаль, возьми покой! Отдай мне горе и тоску, я их по ветру развею. Поди, тоска, за широкие реки, за высокие горы, за быстрые реки, поди в ржавое болото, там под камнем черным тебе место до скончания века…
Держимир тяжко вдохнул. Обычно он после приступа гнева чувствовал себя неловко и торопился помириться с теми, кого только что бранил, но сейчас ему не было дела ни до кого. Для него существовал только Байан – и
– Нету его больше, и удачи мне не будет, – глухо бормотал осиротевший князь, глядя перед собой, как будто заново привыкая к миру, который без Байана стал совсем другим.
В его погасших глазах отражалась такая неизбывная тоска, что Звенила испугалась ее больше, чем гнева. Она умела отнять у него гнев и дать покой, но не умела отнять тоску и дать радость. Это умел, безо всяких заговоров и ворожбы, один только Байан-А-Тан. Звенила много бы дала за то, чтобы обладать его молодой силой, его задором и блеском глаз, его неизменной верой в лучшее. Но когда у тебя за плечами тридцать лет службы Надвечному Миру, в душе поселяется мудрость, но уходит радость. Уходит безвозвратно.
– С тобой я остался… – уныло повторил Держимир. – А ты… Последнего долга и то я брату не отдал. Хоть бы похоронить его толком, хоть тризну устроить на три дня, хоть курган насыпать… У куркутинов и у тех положено головы убитых на поле подбирать и хоронить с честью. А я и брата лишился, и дух его обидел. Видеть вас никого не хочу! – с тихой упрямой ненавистью повторил Держимир и снова отвернулся. Сейчас ему были нестерпимо противны все: и Озвень, и Звенила, и даже он сам.
Звенила замерла, сжав тонкие сухие руки возле груди и не смея прикоснуться к Держимиру. В душе его сейчас больше тоски, чем она сможет прогнать. И что вложить взамен? Источники его боли так сильны, что ей с ними не справиться. Ему нужна надежда, хоть какая-нибудь.
– Рано жаловаться на судьбу! – сказала Звенила. – Послушай меня. Я не могу вернуть тебе брата, но я верну тебе его голову. Ты похоронишь ее с честью, и я сделаю так, что дух Байана не будет держать на тебя обиды. Я узнаю, какие жертвы он хочет получить, каких из своих коней и женщин хочет взять с собой. Может быть, всех – ты дашь ему их, и он простит тебя. Его дух станет помогать тебе и передаст тебе свою удачу.
Держимир поднял глаза на чародейку. Его взгляд чуть прояснился, и в ее душе разом вспыхнули новые силы, как пламя, раздутое из головни свежим порывом ветра. За многие годы она сжилась с Держимиром крепче, чем он с ней. Он мог прогнать ее, но она не могла от него уйти. Некуда ей идти, потому что на всем белом свете нет другого человека, к которому она питала бы привязанность, ради которого ей хотелось бы жить. И пока он хоть в чем-то ей верит, она готова была сделать все, чтобы удержать эту веру.
– Да, да! – воодушевленно повторила Звенила и взмахнула руками, как белая птица, готовая взлететь. Ноздри ее раздулись, глаза широко раскрылись и заблестели. – Я принесу тебе его голову! Я найду ее, я вырву ее даже из рук самой Велы! Она будет у тебя! Клянусь Истоком Истира.
Лоб Держимира разгладился, он слабо кивнул. Звенила улыбнулась, но в глазах ее тлела сумасшедшая решимость. И Держимир содрогнулся: он вообще побаивался этой женщины. В ней он с детства видел живое воплощение своей судьбы: иногда благосклонной, но большей частью злой, то обещающей благо, то обманывающей. Но она тоже – часть его самого, и до самой смерти ему не суждено от нее избавиться.
Приближался полдень, и было очень жарко. Еще до полудня девушки выпили весь квас, припасенный до обеда, и теперь то одна, то другая разгибались, вытирали рукавом, платком или подолом взмокшее лицо, шумно вздыхали. Снятые верхние рубахи и поневы лежали
– Ой, Хорсе пресветлый! – раздавались здесь и там жалобы. – За что же так томишь нас? Отродясь такой жаркой весны не выдавалось.
Репище, усеянное зелеными хвостиками проросшей репы, тянулось широкой полосой до самого березняка, а не было пройдено еще и половины. На каждом шагу из кривоватых рядков торчали бледные былинки сорняков, и каждый стебелек казался горячим. Упругие корни сорной травы упрямо цеплялись за землю, колючие стебли кололи натруженные руки. Река блестела под солнцем, отчаянно хотелось купаться, но еще нельзя – Купала не пришла, рано.
– Смеянка, да куда ты? – закричала Топотушка. – Куда ты бежишь? Нас хоть бы подождала!
– Вот погоди – будет бабка смотреть, она тебя за прыть не похвалит! – с досадой пригрозила Синичка. – Половину сорняков пропускаешь!
– Найди хоть один! – весело крикнула Смеяна, обернувшись.
Эти выкрики сестер, полные удивления, зависти и досады, немало забавляли ее. С тех пор как они начали полоть репище, она далеко обогнала всех и почти дошла до березняка. Еще немного – и ей можно будет спокойно сесть на травку в тени и отдохнуть, глядя, как девушки и молодухи гнут спины на своих нескончаемо длинных грядах.
Синичка злилась напрасно: ни бабка Гладина, которая к вечеру придет посмотреть их работу, ни сам межевик не сумеют найти в рядке Смеяны хоть один крошечный сорняк. Сестры дивились, глядя, до чего легко и быстро Смеяна справляется с прополкой, которую раньше терпеть не могла. Прошлым летом Гладина и Варовит разве что поленом могли загнать ее на репище, в капусту или морковь. А теперь она первая!
Притворно вытерев рукавом лоб, Смеяна спрятала улыбку. Никто, кроме нее самой, не мог увидеть статную девичью фигуру, идущую по репищу чуть впереди нее. Учуяв ее взгляд, полудянка обернулась и задорно улыбнулась Смеяне, не переставая работать. Сорняки так и мелькали в ее крепких загорелых руках, целыми тучами вылетая в междугрядья. Уже не первый день полудянка работала в поле со Смеяной, выполняя вдвое, втрое больше, чем смогла бы сделать самая прилежная и сильная девица. Старшие только руками разводили: Гладина и Варовит не привыкли хвалить непутевую Смеянку и не понимали, что с ней случилось.
– Может, замуж наконец захотела? – предполагал в растерянности Варовит.
– Вот погляжу, так ли она за прялкой будет проворна! – отвечала недоверчивая Гладина. – Может, у нее опять одно баловство на уме!
Первой добравшись до тени березняка, Смеяна опустилась на траву, прислонилась спиной к прохладному белому стволу снова. Полудянка улыбнулась ей, и Смеяна махнула рукой: иди куда хочешь! Полудянка повернулась на месте и вдруг разом оказалась в десятке шагов, пролетела над репищем, порхнула дальше, за овраг. Оттуда тоже слышались голоса: мужчины и парни возили навоз на отдыхающее в этом году паровое поле. К ним-то и улетела Полуденная Дева. Смеяна лукаво усмехнулась, вообразив, что там ее увидит какой-нибудь из братьев, слишком заработавшийся и не ушедший в полдень отдыхать. Лукавая Полуденная Дева нагонит ему таких жарких видений, что он долго еще не опомнится.
– Смеянка, не лежи, нам завидно смотреть на тебя! – крикнула Топотушка. – Как ты только успеваешь!
– Хоть бы за водой сходила, что ли! – с досадой проворчала Синичка.
Верёна не подавала голоса, даже не разогнула спины, все дергала и дергала сорняки. Ее округлое лицо раскраснелось от усердия, по щекам катился пот, рубаха прилипла к спине, волосы на висках намокли, но она даже не поднимала рук вытереться. Она привыкла быть первой во всякой работе, и непонятные успехи Смеяны вызывали у нее недоумение и обиду. Как она ни старалась, а не могла догнать сестру.