Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса
Шрифт:
Отмахиваясь от благодарностей и расспросов, Смеяна, сразу как рассвело, убежала из дома. Она вышла к Истиру, посмотрела на берег. В час Утреннего Всадника мир был светлым, чистым и пустым, легкий налет росы выбелил зелень трав и листвы, сделал их одного цвета с небом. Справа, на мысу меж рекой и оврагом, уже виднелись сложенные дубовые бревна, приготовленные для постройки стен княжеской крепости. Внизу, на отмели, ясно отпечатались следы двух ладей, перевезших дрёмичей на тот берег.
Смеяна посмотрела на лес за Истиром, вспомнила, как провожала Грача, и вздохнула. Возле самого берега качался в воде чей-то намокший венок. И Смеяна вдруг вспомнила, какой сегодня день. Беспокойный рассвет
Вокруг постепенно светлело, тьма таяла, и уже казалось, что ее и не было, что только на мгновение Дажьбог опустил веки на вечерней заре, и вот уже снова виден в небе свет. Вставало солнце, а в прямичевском посаде слышалось звонкое пение. Кто раньше встанет в день перед Купалой, тот больше богам будет мил. Князь Держимир криво дернул уголком рта, пытаясь усмехнуться: едва ли кто успеет встать сегодня раньше него – ведь он сидит на берегу с вечера. А чего сидит? Приди сейчас, как в песне, три старца вещих перехожих, скажи: гой ты еси, добрый молодец, почто сидишь в тоске неведомой, в грусти недознаемой, в кручине недосказанной? А вот то и сижу от поздней ночи до сырой росы: нашла беда посреди двора, залегла в ретиво сердце, щемит, болит головушка, не мил и свет ясный… Брата моего нету, люди добрые, нету! Нигде… Хоть весь свет обойди… Туда, сюда, – нигде… И нету никого, кто поломал бы тоску, побросал бы за околицу, выкинул под дуб и камень и там запечатал бы навек крепким словом… Какое слово тут может помочь?
Купальская ночка мала-невелика,Невелика-мала, и Заря-то не спала.Заря-то не спала, золоты ключи брала,Небо размыкала, росу выпускала, —Роса медовая, трава шелковая, —пели где-то на берегу чуть ниже по Ветляне. Голоса были молодые, девичьи, но Держимир даже не обернулся посмотреть. Он не видел ни зари, ни травы, ни росы. Красота обновленной земли только усиливала его боль; каждая былинка радуется и веселится этим утром, а ему, князю, радости и веселья нет и больше не будет. Какое счастье пойдет к тому, кто остался на свете один?
Глядя вниз по течению Ветляны, Держимир думал об Истире, о том месте на рубеже с речевинами, где сейчас должны быть Озвень и Звенила. Сегодня – последний срок, сегодня они уж точно должны были добраться туда. А вернее всего – вчера. Может быть, этой ночью Звенила уже отыскала могилу, говорила с духом. Правда, с нее станется ждать Купальской ночи, чтобы вышло вернее. Купальской ночью вся чародейная сила возрастает многократно. Этой ночью он сам выйдет к ней из-под земли… Выйдет? Не растет трава-мурава из-под снега белого, а с того-то света дальнего не выходят-то выходцы, не выносят-то весточек…
Держимир зажмурился, словно ребенок, который хочет спрятаться. Ему было зябко, то ли от росы, то ли от влажного дыхания Ветляны. В глубине его существа жила какая-то мелкая тоскливая дрожь. Это тоска грызла и точила его, теснила дыхание, Держимир изнемогал от нее. Где же вы, три старца вещих перехожих? Теперь тоска с ним навсегда, и некому унять ее. Звенила обещала принести ему удачу умершего брата. Но сейчас, этим ясным, хрустально-чистым и солнечно-светлым утром, когда все живое молодеет, обновляется, радуется
– Эй! Чего один сидишь – или подруги не нашел? Вон там Весёлка с Велесовой улицы гуляет! – окликнул его сзади веселый голос.
Держимир вздрогнул и застыл, как заледенел, не в силах повернуть головы. Волосы шевельнулись, на лбу просочился холодный пот. Этот голос он не спутал бы ни с каким другим.
Следом раздался протяжный свист, точно кто-то хотел привлечь его внимание, потом короткий смешок.
– Ну, чего не глядишь-то? Опять не в духе? Сегодня, брат, нельзя! Да хоть погляди ты на меня, леший нечесаный!
Этот свист, этот смех, и выражение «леший нечесаный» могли принадлежать только одному человеку на свете. Держимир повернул голову, медленно встал. В пяти шагах от него на тропе стоял Байан-А-Тан, уперев руки в бока и улыбаясь. Держимир пристально смотрел на него, пытаясь понять: ему мерещится или к нему пришел дух? Ведь он целую ночь сидел здесь и невольно в глубине души ждал, что призываемый дух брата придет не к Звениле, а к нему. И вот – дождался, не глухой полночью, а на самом рассвете. Байан выглядел точно так, как всегда, – ни открытых ран, ни крови, ни голубоватого сияния от лица. Рубаха на нем была чужая, плащ и пояс тоже чужие, только штаны и сапоги свои, те самые, в которых он уехал, – это Держимир помнил. На бедре виднелся длинный и неровный шов, окруженный темным пятном плохо отмытой и засохшей крови.
Разрази гром! Вопреки рассудку Держимир не верил, что это дух. У духов не бывает таких блестящих глаз, такой задорной улыбки. Брат весь был здесь – со своей бьющей через край жизненной силой, со своей удачей, которую принес сам, без помощи чародейки. Он чернее ворона, но для Держимира – светлее солнышка ясного, милее вешнего дня – Байан-А-Тан, что значит – Дар Рассвета.
– Ну, ладно, брате, погневался, и хватит! – с шутливой мольбой сказал Байан и шагнул к Держимиру. – Ну, виноват, подзадержался! Ты понимаешь – такая девка там была, ну никак я раньше не мог! Приковала меня как цепью – вот только сейчас вырвался! Знал ведь, что ты скучать будешь!
Какая девка, какая цепь? В душе Держимира вспыхнуло раздражение – опять он свои прибаутки плетет! Навь чернявый! И все встало на свои места. Это был Байан, а вовсе не его дух.
Байан без труда читал на лице брата все эти колебания и верно угадал, когда Держимир все понял. Со смехом он шагнул к Держимиру и обнял его; Держимир со всей силы ударил его ладонями по спине, убеждаясь, что это не бесплотный дух.
– Ах ты, навь подземельный! Морок тебя дери, тур тебя топчи! – заорал Держимир, колотя Байана по плечам и по бокам, вполне всерьез, без шуток, а тот громко хохотал и уворачивался. – Дух Полуночный! Велино отродье! Ты что же это делаешь! Я ведь Озвеня за твоей головой послал! Курган почти насыпал! У тебя совести есть хоть чуть-чуть!
Со стороны это выглядело настоящей дракой; ранние купальские пташки взвизгивали, сначала от испуга, видя, что князь кого-то бьет, потом от изумления, узнав Байан-А-Тана, которого все готовились окликать над курганом, – сказано же было, что Озвеня послали за головой!
– Да ладно тебе! – кричал Байан, уворачиваясь то от ударов, то от объятий. – Ну, послал ты дядьку за моей головой, а я ее сам принес, пожалел старичка! Что – не та голова? Та самая! Что ты дерешься! Да уймись ты, конь ретивый! Тьфу, да больно!