Утренняя пробежка
Шрифт:
И оказалось, что ученый муж снисходит до соискателей положительной оценки, уступая их напористым просьбам. Однако при этом взамен получает кирпич, сантехнику, запчасти для автомобиля, лекарства и прочие полезные и необходимые для жизни и ее обустройства предметы. Но все же предпочтение Николай Алексеевич, опять же по слухам, отдает денежным знакам, особенно зеленым.
— Вот вам и индивидуальная работа со студентами! Просто Джек Потрошитель новоявленный! И как ловко все у него получается! — возмущался в кругу своих ближайших помощников декан Строев. — Он же всех
— А как это сделать? — терялись в догадках его помощники. — У нас же нет официальных заявлений, конкретных фактов!
— Что же делать? — скрипел зубами Строев и дышал так, как будто его настиг приступ грудной жабы. — Все равно я это так не оставлю! Я ему все выскажу!
Суходоев совершенно спокойно выслушал взволнованно пыхтящего Строева.
— Чепуха! — убежденно отрезал Николай Алексеевич. — Это поклеп на меня за требовательность и за то, что я не уступаю просьбам коллег. У вас есть конкретные факты? Заявления недовольных?
Жалоб и заявлений не было. Попытка декана обратиться за помощью к студентам и их родителям ни к чему не привела.
— Нашим детям еще учиться, — отвечали ему «потерпевшие» и при это отводили глаза в сторону. — Разбирайтесь сами, нас увольте!
— Вот люди! — в сердцах возмущался Строев, — сами несут, а потом жалуются об этом на каждом углу, а помочь деканату пресечь беспредел не хотят! Мало, видимо, с них шкуру дерет!
Однако Строев решил не отступать. В один прекрасный день он вызвал к себе в кабинет Суходоева и, твердо глядя в хитрющие глаза статистика, устало сказал: «Ну вот, допрыгался! Поздравляю! На тебя прокуратурой заведено дело!»
При этом он был само спокойствие и даже дышал ровно, чем просто напугал Суходоева. В его глазах промелькнул страх.
— Что? Какие факты? — захрипел, как будто закаркал, Николай Алексеевич.
— Тебе виднее, — бесстрастно изрек декан, — мне их не сообщили. Жаль, все это огласку получит — на факультет пятно и позор. А тебя…
— Это провокация! — начал наконец приходить в себя Суходоев. — Где факты? Это им не тридцать седьмой год!
— Фактов у них в полный рост, — успокоил его Строев. Он вдохновенно блефовал. — Ты забыл про технику сегодняшнего дня? В общем так, если до завтрашнего дня принесешь заявление об уходе, то они обещали закрыть дело. Решай сам.
На другой день Строев сидел с невинным видом у себя в кабинете и гадал: принесет или не принесет заявление любитель индивидуальной работы со студентами.
В начале одиннадцатого дверь в кабинет декана открылась, и на пороге появился Суходоев. Он был бледен и основательно помят. Молча он положил на стол заявление об увольнении с работы в связи с уходом на пенсию.
Строев без всяких эмоций принял заявление и положил его в сейф. И только тогда позволил себе некоторый кураж.
— Да. Видимо, ты прав, старина: статистика — это наука не для слабонервных!
СОВЕТ БЫВАЛОГО
Николай Зайцев, бледный и злой, стоял посреди мастерской с ведром. Глаза
— Да ты не злись на них, — примиряюще сказал бригадир Комаров. — Меня тоже в свое время с ведром за искрой к электрикам гоняли. Прости дурней.
— А знаете, черти, — оживился он, — как меня на действительной в армии разыгрывали!
Киповцы без лишних приглашений стали рассаживаться вокруг Комарова в ожидании рассказа.
— Назначили как-то меня дневальным по роте. Дежурство нормально идет, настроение, стало быть, прекрасное. Вдруг открывается дверь, и входит наш командир полка полковник Суров. Дядя он ростом метр восемьдесят, косая сажень в плечах, в общем, богатырь. Поневоле оробеешь. У меня, значит, холодок по спине пробежал от волнения, в животе что-то заныло. Крикнул я, как положено: «Смирно!» — и строевым шагом к нему двинулся, чтобы доложить по форме. Только это я остановился, лихо так каблуком щелкнув, как чувствую, братцы, лечу. Скользнули по мокрому полу мои сапоги, и я, как торпеда, под ноги полковнику устремился. Так, вытянутый в струнку, с рукой у козырька, и загудел, как бревно. Чтоб не быть сбитым, перешагнул через меня комполка и скомандовал: «Вольно! Отставить рапорт!» С тем и ушел. Ну, думаю, обошлось.
Ан нет. На другой день за обедом солдат Дерябин говорит, а сам ехидно так улыбается: «А что, братцы, Комаров-то наш — находчивый парень, — я затих в ожидании подвоха. — Вот вчера дневалил, — продолжает он, — а тут дверь отворилась — и начальство на пороге появилось. Поискало оно, обо что ноги вытереть, тут наш дневальный и не растерялся, в один миг плюх полковнику в ноги, мол, пожалуйста, я вместо коврика». Аппетита моего как не бывало. Да что там аппетит! Два месяца ребята меня этим ковриком донимали, пока не переключились на другие хохмы.
Во второй раз я «прославился» по собственной глупости. Узнал, что назавтра марш-бросок с полной выкладкой намечается, и решил сачкануть. Пришел в санчасть и таким раздавленным голосом стал жаловаться на здоровье. Ноги-руки, мол, выкручивает, голова болит, сухость во рту наблюдается. Ну, мне градусник сразу под мышку, температурку, понятно, я себе нагнал, номер прошел. Препроводил меня военврач в палату, а там трое корешей на кроватях маются. «Привет, — говорю — земляки! Что, сачкуем помаленьку? Не бойсь, сам такой, ваш брат, филон». При этом таблетку, что врач дал, в форточку выбросил, да еще плюнул ей вслед.
— Ты чего натворил? — испугался солдат Стрикалов.
— А что? — в свою очередь насторожился я.
— Да таблетка эта проверочная. Если через десять минут потеть не начнешь, все, выгонят из санчасти.
Мне хоть лезь в форточку за таблеткой.
— Не горюй, — сжалились надо мной хлопцы, — выручим. Значит, так. Ложись на свою кровать, мы тебя одеялами накроем, а ты уж там поработай вовсю ногам и руками, пока не пропотеешь.
Навалили на меня одеяла, и начал я шуровать руками и ногами. Чувствую, потеть начал. Обрадовался и темп прибавил. Вдруг одеяла с меня слетают, и надо мной стоит военврач: