Утро 2020 года

Северюхин Олег Васильевич

Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность - пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного. Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.

– Ты чё такой смурной, - спросил он.

– Да так, - ответил я, - жизнь не заладилась.

– Это бывает, а чё не пьешь-то?

– Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать.

– А ты чё делать-то умеешь?

– Да

считай ничего, стихи пишу.

– Есенин, что ли?

– Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно.

– Ты смотри, как время бежит. Как это у него - «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?

– А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает.

– А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь.

Я откашлялся. Хрипота не прошла, но начал:

Не читаю стихи в ресторанах И для свадеб не пишу куплеты, Говорят, что из горькой пьяни Вырастают у нас поэты. Да, я пью, и с друзьями, и в меру, Да, я дрался в кабацком дыму, Но я дрался за русскую веру И за что-то еще, не пойму. Только утром в глухое похмелье Просыпался с подругой другой, Кто же сыпал в вино мое зелье, Почему я в постели нагой? Знаю, музу прислали в награду, Видно, страсти им мало в стихах, Дайте кислого мне винограда, Я покаюсь в грядущих грехах. А пока разбужу свою деву, Вижу, бьет ее сильная дрожь, Ублажу я свою королеву, Разгоню загустевшую кровь.

В пивнике стало тихо. Раздались голоса: «Ты смотри, Есенин. Эй, Есенин, иди выпей с нами».

Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан «компота». Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.

– Тебя как зовут-то, - спроси мой работодатель?

– Зови меня просто Серегой, - ответил я.

– Эй, Серега, выдай еще чего-нибудь, - попросили с соседних столиков.

Я встал и начал читать:

Я в толпе, как в пустыне безмолвной, Шаг ступи и скрипит где-то гад, По утрам я рождаюсь как новый, И я жизни своей очень рад. Помню, с кем я дружил, с кем крестился, С кем смеялся над шуткой простой, Разошлись, и никто не простился, И к себе не зовет на постой. Кто-то тропку песком пересыплет, Промолчит, когда крикнешь - "ау!", Пролетит над тобой шестикрылый, Оставляя в ушах твоих гул. Наберу для костра саксаула, Свет

в ночи, как на небе звезда, Вот одна мне сейчас подмигнула И упала, пойду к ней туда.

Стихи понравились. Я с кем-то чокался стаканами, что-то говорил, что-то слушал, кто-то плакал мне на грудь горькими слезами и потом все потонуло в сизой дымке пивной. Я проснулся на кровати. Простая кровать, полуторка с панцирной сеткой. Рядом с моей подушкой была еще одна подушка с вмятиной от головы. Я повел глазами в разные стороны, чтобы осмотреться и не смог этого сделать. Голова трещала от выпитого коктейля.
– Проснулся? Опохмелись, а то на тебя смотреть страшно, - сказал женский голос и незнакомая рука сунула мне под нос хрустальную рюмку с водкой.
– Какая гадость, - подумал и зажмурившись, выпил. Маленький бутербродик из черного хлеба с кусочком селедки сбил горечь и подействовал как долгожданное лекарство.
– Ничего мне мужик достался, пьяный-пьяный, а свое дело знает туго, всю ночь мне спать не дал, - сказала женщина и поцеловала мягкими губами.

Глава 16

Ничего себе. Это, во всяком случае, лучше, чем спать где-нибудь под забором.

– Ты кто такая, - спросил я.

– Фея твоя лесная, - ответила она.

– А где я?

– У меня дома.

– В лесу?

– В Москве.

– А как я сюда попал?

– Я и привела. Хорош ты вчера был. Такие стихи читал, что я просто залюбовалась тобой, а когда узнала, что ты ничей и без документов, то решила забрать тебя с собой: разве можно такому человеку под забором валяться?

– А ты не думаешь о том, что я тебе могу принести много неприятностей, о которых ты даже и помечтать не можешь?

– Не боись. У нас в торговле все схвачено. Документы мы тебе слепим настоящие. Работать будешь экспедитором. Привез, передал, уехал, деньги на лапу. Стихи будешь писать и читать только мне. Остальные обойдутся. Мордой не вышли. Жить будешь, как сыр в масле. Большим человеком будешь. О том, что было раньше, забудь. Я не знаю и ты не помни. Понял?

Я промолчал. Были времена, когда торговля решала все. Потом эти времена закончились, так как появилось все и если ты не купил в одном магазине, то в другом магазине ты купишь то же самое, только дешевле сотни на две-три рублей. И это тоже кончилось?

– Тебе сколько лет-то, хозяюшка?

– А тебя не учили, что у женщины некультурно спрашивать о возрасте?

– Учили. Так сколько тебе лет?

– Мне? Ну сорок. А что?

– Ничего, а мне семьдесят.

– Ну да? Ты же молодым такого фору дашь, что только держись.

– Вот тебе и да. Думай, нужен я тебе такой или нет?

– Нужен, нужен. Я тебя никому не отдам, разве что сменяю на дефицит какой-нибудь, - и хозяйка весело засмеялась.

– Ты лучше расскажи, аресты сейчас производятся или нет, - спросил я.

– Да как всегда. Начнет человек что болтать, так его ночью и увозят. А так нас никто не трогает. Кому нужен трудящийся человек? Если кто на мою жилплощадь глаз положит, так я его быстрее телеграфа кому следует сдам, скажу что он запрещенные книги читает, а книг этих у каждого в чуланах да на чердаках сколько угодно найти можно. У каждого в макулатуре лежит Горбачев с его новым мышлением и перестройкой.

– А что сейчас можно и что нельзя?

– Все-то тебе интересно. Не трогай в разговорах лидера нации и его партию и жив останешься.