Утро без рассвета. Книга 2

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Куда финкой ткнул? — записывал Яровой.

— Знамо, куда. В сердце метил. Но промазал.

Яровой вспомнил отчетливый рубец под левым соском. Да, всего полтора сантиметра… Это и породило в нем подозрение, что человек, най денный в подъезде, то ли от смерти бегал, то ли смерть искал.

— И вы думаете, что Магомет мог его убить?

— Мог. Если выжил и освободился.

— Но как, по-вашему, мог он узнать, вышел Скальп и куда поехал?

— Здесь у Скальпа много врагов оставалось. Кое-кто мог стукнуть Магомету.

— А еще кто?

—

Еще Гиря. Тот тоже на Камчатке. И тоже из-за Скальпа. Поначалу, когда Авангард прибыл, чуть ли не с одного котелка жрали. Но потом тоже не поладили.

— Из-за чего?

— Посылку Гиря хотел утаить свою. От всех. И от Скальпа. К тому времени он харчей кой-кому задолжал. То ли рассчитаться хотел потихоньку, то ли сожрать втай. Но у нас полагалось посылку «бугру» отдавать. Он делил. А уж из того, что Гире оставалось, тот мог отдавать долг. Он же втихую хотел… Но со Скальпом шутки плохи. Не то посылку отняли — взбучку получил. Другим в назидание. Чтоб неповадно было. Только потом узнали мы, что у Гири плохо было с желудком. Несварение какое-то. И ему посылка эта — вроде диеты — во как нужна была! Ну и единственный, кто об этом знал, так это был сам Скальп. Знал. И «стукнул» на мужика. Знал и подвел под Камчатку…

— Был ли такой, с кем он до конца дружен остался?

— Скальп?

— Нуда! — торопил Яровой.

— Надо вспомнить, — задумался свидетель и, помолчав немного, сказал.

— Нет. Такого не было…

Семен вошел нахальными мелкими шажками. Оглядел Ярового, начальника лагеря. Увидев фото, расхохотался визгливо:

— Знать, Камчатка сработала…

— Почему? — внимательно посмотрел на него Яровой.

— Там его кенты.

— Какие?

— С ними он дружил. Потом разругался.

— И что?

— Вместе нас обдирали. А куш у каждого свой был.

— Скальп — вор?

— Здесь им стал.

— Расскажите.

— А чего скрывать? С кем он тут только не работал. Поначалу с Драконом наши пайки делил. С Оглоблей. Потом с самим Магометом. Но он законов наших не знал. Потому их заложил и сам погорел.

— Какие еще законы?

— А такие! Вор «в законе» неравному по званию, не принадлежащему к касте, не даст никогда столько, сколько себе возьмет. Обязательно урежет. Так всегда было. А он справедливости хотел, где ее сыщешь нынче? — вильнул глазами в сторону Виктора Федоровича мужичонка.

— Ты по сути давай говори! Со следователем разговариваешь. А не за бараком шашни разводишь! — побагровел начальник лагеря. И, извинившись перед Яровым, написал на клочке бумаги: «Это — педераст».

Аркадий прочел. Улыбнулся. Кивнул Семену:

— Продолжайте, свидетель.

Семен вильнул спиной:

— Аферист он высшего сорта. Этот Скальп. Из всех выжимал. Где по слову «бугра», где от себя. Грозился. На многих дань наложил.

— Какую?

— Харчами.

— Расскажите.

— К примеру, застукает двух педерастов. Что тут особого? Лагерь. Плоть допекает. Так он и с них проценты брал. Под страх. У нас здесь свой закон.

Актив может иметь много «подружек», а она, то есть он, пассив, одного. За измену смерть полагается и «подружке» и сопернику. Но случаи бывали, и вот когда Скальп такое видел, он брал с обоих дань. За свое молчание. «Подружек» старались перекупить. Вроде сводни. Те выбирали партнера авторитетного. Кому посылок шло много. Богатые. С теми все старались заигрывать. У иного две, а иногда и по три «подружки» водились. У другого— ни одной. Так эти разово пользовали. Так Скальп с шестерых дань брал. Хотя сам никого не пользовал.

— Вы тоже платили ему? — спросил Яровой.

— Был грех.

— А почему вы думаете, что камчатские дружки его убили?

— Кто же еще? Они. Те на него особо злы были. Все клялись отомстить.

— А кто мог?

— Любой.

— И вы? — спросил Яровой, улыбнувшись едва заметно.

— И я! — осмелел педераст.

Яровой затянулся папиросой, чтобы не рассмеяться.

— А что? Он от меня мое забирал. Кровное. Да еще добавьте, сколько я ночей не спал! От страха, что выдаст. Он же «сука», от него чего хочешь ждать можно. Они ничем не брезговали. Любым приработком дорожили. Со всех шкуры драл и этот. Потому и звали его так — Скальп.

— Что ж, знакомьтесь, — пододвинул листки протокола допроса Яровой.

Семен побежал по строчкам быстро. Шевелил губами. Потом, подписав, вильнул телом.

— Мне можно идти? — спросил он Ярового.

— Иди! — не сдержался начальник лагеря.

— Позовите Лукича! — попросил Яровой.

— Сейчас, сейчас, — угодливо улыбнулся Семен, уходя.

— Терпеть его не могу! — признался Виктор Федорович.

— Что поделаешь! Терпение нас вознаграждает за труды. А терпимость — мать благоразумия. И тут ничего не поделаешь, надо и такого выслушать. Чтоб сведений о Скальпе было как можно больше. Что ни говори, и этот добавил кое-что к его характеристике.

— Еще бы! — усмехнулся Виктор Федорович и, сплюнув в угол брезгливо, сказал: — Нашел себе приработок! Данью этих обложил. Из их рук брал! Ну и ну! С ними рядом стоять гадко. А этот… Ну и тип, ну и пройдоха!

В дверь кабинета без стука Лукич вошел. Встал у окна.

— Садись, Лукич, устал, наверное, сегодня? — обратился к старику Виктор Федорович.

Старик тяжело вздохнул.

— Что поделаешь? Еще зиму отмучаюсь, а там, даст бог, домой вернусь.

— Чем занимался сегодня? — спросил его начальник лагеря.

— На складе работал. Продукты расставлял. Хорошо, когда их много. Глаза радуются. Харч — это жизнь, это здоровье, — вздохнул Лукич.

Яровой протянул ему фотографии. Старик взял их. Внимательно в каждую вгляделся. Потом остановился на фотографии Скальпа.

— Вот и этому не повезло, — сказал он тихо. И, помолчав, добавил, словно для самого себя: — Эх, жизнь наша тяжкая. Грехи горбами к земле гнут. Нет бы простить ближнему, себе прощать не научились.

— О чем это вы? — спросил Яровой.