Утро — еще не день
Шрифт:
Развязка тогда немного затянулась, мастерски организованная тем ужасным человеком — Сеймуром, который и до сих пор приходит иногда ко мне во сне со словами: «У вас нет никакого выхода, Майкл. Вы в западне…»
Думать про Сеймура и одновременно с аппетитом есть — невозможно. Но от кофе в голове проясняется, и мои мысли переключаются на теперешние события. Заполненная заботами повседневность — лучшее лекарство от плохих воспоминаний.
Мысль о том, что сейчас Петко Земляк скрывается в Мюнхене так же, как я когда-то скрывался в Копенгагене,
В Висбаден я прибываю еще засветло. По старой привычке сперва еду по указанному адресу, осматриваю место, не останавливаясь. Тихая улочка в тихом жилом квартале. Вот и нужный мне одноэтажный дом с маленьким садиком. Опасность быть замеченным и зафиксированным тут намного больше, чем на многолюдном бульваре.
Добравшись до торговых улиц, не сразу нахожу место для стоянки в маленьком переулочке. С полчаса жду в какой-то пивной, пока стемнеет, и снова еду по указанному адресу.
Металлическая калитка сада оказалась открытой. Вхожу и нажимаю на звонок. Ни звука. Звоню снова. На этот раз слышно, как поворачивают ключ, затем отодвигают засов, снимают цепочку; наконец появляется женское лицо. Выражение его не очень приветливо.
— Господин Шмитхаген дома? — спрашиваю я.
— Его нет.
— Он мне нужен по поводу автомобиля.
— Я же вам сказала: его нет.
Кажется, я оторвал ее от телевизора, потому-то она явно не желает продолжать разговор.
— Разве он вас не предупреждал, что его будут искать по поводу автомобиля? — настаиваю я, пристально глядя на нее.
Мой пристальный взгляд, видимо, освобождает ее от телевизионного гипноза, и она бормочет:
— Собственно, да. Говорил, чтоб вы приехали завтра утром.
«Завтра утром» — это не раньше семи часов. А еще надо проехать пятьсот километров до Мюнхена. Даже при наилучшем развитии событий встреча с Петко до обеда не состоится.
Но и тут крутиться и привлекать внимание соседей не следует. Трогаюсь снова в центр, оказываюсь на какой-то площади с церквушкой и сквером. Ночь, цепочка уличных фонарей, красная неоновая надпись: «Кюраско».
Наконец хоть что-то знакомое среди этой чужой обстановки! Рестораны Кюраско известны своеобразным меню: в них подают только жареную говядину, причем тех животных, которых специально откармливают в Аргентине. Прохожу в центр зала в поисках свободного места и вдруг слышу знакомый голос:
— Вы одни, Майкл?
Первое впечатление такое, словно я сплю и надо немедленно проснуться. И сразу возникает желание превратиться в невидимку.
— Один, Уильям.
— В таком случае прошу ко мне. Я тоже один.
И чтоб я не подумал, что он набивается ко мне в компанию, Сеймур добавляет:
— Все равно не найдете свободного столика. Это последний.
Да, это Сеймур. Такой же, каким я помню его по Копенгагену, такой, каким я его вижу в своих снах. Седоватые волосы, серые холодные глаза, мужественное лицо с чуть заметным выражением уныния.
Мне
— Вы уже заказали?
— Нет. Ждал вас. — На его тонких губах появляется что-то похожее на улыбку. — Конечно, я вас не ждал. Но знаете, Майкл, я всегда был уверен, что мы когда-то еще увидимся.
— Вы мне льстите, Уильям. Я думал, что вы уже давно забыли обо мне.
— Для меня в самом деле было бы удобнее забыть вас. Да что поделаешь: я никогда не забываю свои поражения.
Уильям протягивает пачку «Кента» и сам по старой привычке зажимает сигарету в правом углу рта.
— Чтоб не испортить вам аппетит, хочу сразу сказать, что та история в Копенгагене для меня — дело прошлое. Нет, я ее не забыл, однако уже давно сдал в архив. Следовательно, можете спокойно есть филе с полной уверенностью, что вам ничто не угрожает.
— Другого я от вас и не ждал, Уильям.
— Конечно, когда некоторые инстанции узнают, что вы продолжаете подвизаться в этой части света, это, наверное, им не очень понравится. Но я не уполномочен заниматься вами и в данный момент нахожусь тут по чисто личному делу.
— Я также, Уильям.
— Так еще лучше. Следовательно, будем считать, что мы с вами — двое туристов, которые познакомились когда-то во время отпуска и встретились снова во время второго отпуска.
— Отпуск — чудесная вещь, — соглашаюсь я. — Хотя, между нами говоря, тот первый отпуск чуть не стоил мне жизни.
Он молча смотрит на меня, сощурив правый глаз от дыма сигареты, что торчит в углу его рта. Потом, немного поколебавшись, говорит:
— Может, мне бы и не следовало вам этого говорить, потому что вы не поверите, но фактически своей жизнью вы обязаны мне, Майкл.
— Я не сомневаюсь в этом.
— Не собираюсь переубеждать вас, но так оно и есть. Если бы я провел операцию по вашему задержанию как следует, вас непременно поймали бы. Но я провел ее кое-как. Это вас и спасло.
— В таком случае я не знаю, как понимать ваш жест.
— Все очень просто. Это негласная благодарность за ваш собственный жест в тот вечер, на квартире. У вас была возможность ликвидировать меня, но вы удовлетворились тем, что усыпили меня.
— Даже не предполагал, что заслужил благодарность с вашей стороны.
— Вы считаете моим поражением то, что вы убежали. Нет, мое поражение в том, что я не смог сделать из вас своего человека. Потом ваша судьба меня особенно не волновала. Игра закончилась. Какой же смысл бросать вас на съедение зверям! В какой гостинице вы остановились? — спрашивает Сеймур.
— Ни в какой. Я только что прибыл.
— Я бы вам посоветовал «Черного козла». Я — в нем.
— Это близко?
— В двух шагах отсюда.
Останавливаться в гостинице не предусмотрено моим предыдущим планом, однако я уже выбит из колеи плана и пребывают в ненадежной зоне импровизации.