Утро красит нежным светом
Шрифт:
– Значит, так, - сказал сержант Ланцов.
– Граната сама не взорвется, но ежели мы в нее вставим запал, вот так, затем выдернем чеку, вот так, тогда можно бросать...
– А можно не бросать?
– пошутил кто-то.
– Можно
– Сделайте все, как положено, отойдите во-о-он туда и положите гранату в карман...
Охотников, разумеется, не нашлось.
– Все поняли?
– спросил сержант.
– Все!
– крикнули мы нервно.
– Учтите, - добавил он, - запал - штука нежная... А теперь наденьте гранаты на пояс, как положено, и расходись по палаткам спать.
– Прямо с гранатами?!
– Ага, - сказал сержант, - и чтоб не вздумали кто снять.
Я лежал на своем матрасе и боялся дышать. Гранаты упирались в бок.
– Юрка, - спросил я едва слышно, - ты не помнишь, если запал отдельно от гранаты вдруг взорвется, она тоже взорвется или нет?
– Не помню, - прошептал он.
– Ребята, - сказал кто-то, - главное - во сне на нее не лечь. Главное - не давить на нее, проклятую...
– Разве она от давления взрывается тоже?
– спросил я.
– Кто ее знает, - ответили из темноты, - а лучше не давить...
Прошло еще некоторое время, и внезапно прекрасным, как это говорится, кахетинским утром повели нас в баню,
Я рассказал обо всем этом недавно моему знакомому. Мой знакомый, человек пожилой, серьезный, послушал и сказал:
– Наверное, вы не выдумали... Но ведь время какое было - суровое, тревожное, а у вас все какие-то шуточки, смешочки. Вы лучше как-нибудь об этом иначе рассказывайте...
Я пытался, но ничего не вышло: так умею, так помню.
Ну а потом был фронт, и ранение, и госпиталь, и все, что полагается. А после пришла победа. Но о фронте я рассказывать не буду, ибо о нем так много рассказано в книгах и в кино, что я начинаю путать: что - мое, а что - чужое; что было со мной, а что - с другими. Что же касается победы, то, хотя я и не совершил ничего героического и, наверное, был неважным солдатом, особенно рядом с другими замечательными воинами, все-таки живет во мне уверенность, что без меня победа досталась бы труднее.