Утро под Катовице-2
Шрифт:
— На, одень это, — я протянул ей комплект формы и занялся комплектацией третьего мешка, в который пошли элементы амуниции и боеприпасы, которых, к слову сказать, было не так, чтобы очень много — по четыре обоймы на карабин и по три магазина на автомат.
Девушка не стала артачиться и быстро натянула на себя обмундирование, которое висело на ней как на вешалке, но двигаться было вполне удобно. Собрав мешки, я попробовал их поднять и понял, что переоценил себя. Даже если учесть, что небольшую часть поклажи можно навьючить на девушку, всё-равно эту тяжесть не унести — поднять и пройти с этим грузом десяток метров я, пожалуй, смогу, но трофеи надо будет тащить на себе около двух километров до места встречи с группой, там-то я бойцов навьючу, но до них надо ещё донести. Поэтому я сказал Оленьке, чтобы она стаскивала трупы и бросала
— На, это твой честный трофей с унтера. Польский, но вполне приличный. Смотри — вот предохранитель, вот так взводится. Остальное позже покажу.
— Спасибо! — девушка быстро подпоясалась и убрала пистолет в кобуру, — Меня отец учил стрелять из нагана и из ТТ.
— Ну значит разберешься! Вот у него ещё нож был в сапоге, старше тебя, в семнадцатом году выкован, но ещё послужит, ну и часы теперь тоже твои.
Закончив с подарками, мы выбросили полные мешки из ближайшего к лесу окна, потом вышли из дома на крыльцо, где я запер дверь на висячий замок, обнаруженный в прихожей и, пройдя через ворота, мы обошли дом, нагрузились поклажей и углубились в лес. Пройдя пару сотен метров, я приметил удобное место для минирования и поставил три растяжки.
Лимонок у меня не было, а немецкие колотушки, к слову сказать, для минирования практически непригодны, так как их необходимо закреплять на высоте не менее трех метров, чтобы после разрыва удерживающей нити, при падении гранаты, мог воспламениться терочный запал, но при этом надо учитывать, что падение колотушки будет сразу видно, замедлитель горит долго (как его переделать я не знал, а разбираться времени не было), поэтому все потенциальные жертвы успеют разбежаться и залечь. Но мне в первую очередь был необходим сигнальный эффект, чтобы знать, что враг уже идет по следу. После установки растяжек я посыпал наши следы нюхательным табаком, найденным у одного из солдат и мы продолжили путь, но уже через полкилометра я решил сделать привал — уж очень тяжела поклажа.
Усевшись под елью и прислонившись к стволу, мы некоторое время устало молчали, но вскоре, отдышавшись, я спросил девушку:
— Расскажи, что с тобой произошло?
Ольга вопросительно посмотрела на меня:
— Ты о чём?
— Не может обычная девушка, вчерашняя школьница так спокойно резать людей. И ведь тебя нисколько не мутило, как будто ты уже убивала раньше.
— Это не люди… — она сделала паузу, собираясь с духом, и через минуту продолжила, — Когда началась война, батальон отца подняли по тревоге и больше я его не видела. А мама раньше работала медсестрой в детской поликлинике, но в конце июня её попросили перейти в госпиталь. Братика мы со знакомыми отправили к бабушке в Брянск, а я бежать отказалась, хоть мама и просила. Хотелось хоть что-то сделать для помощи нашей армии, да и я была уверена, что фашисты до Осиповичей не дойдут. Поэтому осталась здесь и работала в том же госпитале, что и мама, санитаркой без оформления и бесплатно. Раненых с каждым днем поступало всё больше, поэтому трудиться приходилось практически круглосуточно. Поэтому я и не боюсь вида крови и мертвых — насмотрелась там… Потом немцы взяли Минск и стало ясно, что наши город не удержат… — она сделала короткую паузу, вытерла выступившие слёзы и продолжила, — Мы уезжали с последним санитарным эшелоном, когда бои шли уже на подступах к городу, поезд шел ночью, чтобы не попасть под бомбежку, но это не помогло… Мама сказала, чтобы я помогла бойцу, раненному в ногу, и мы с ним успели отойти от вагона… — Ольга стала говорить коротким фразами, бессвязно и делая паузы, — он закрыл меня свои телом… ревела всю ночь… утром хотела найти маму… надо было запоминать все родинки, это бы помогло… нашла руку тёти Светы, там колечко было такое… хоть бы пальчик найти… кусков много разных, но как узнать?… Там ведь много кто в белых халатах… день там провела… появились немцы… пешком вернулась в город, в нашу квартиру… два дня лежала и плакала… пришел Ваня… ещё в школе за мной бегал… Сказал… немцы ищут коммунистов, командиров… родственников тоже…
Н-да, а я-то, поначалу, думал что это Ваня инициатор охоты и позднее его получится завербовать. Но при таком раскладе это маловероятно. Жаль. Ну да ладно, придумаем что-нибудь. Отбросив в сторону размышления о военных планах, я спросил у Оленьки:
— Ну как, стало легче?
— Да, — девушка уверенно кивнула, — я была как в сером тумане с постоянной жгучей болью в душе, а сейчас всё прошло и я снова вижу, что небо голубое, листья зеленые и жить хочется, но это не потому, что немцев убила.
Оленька развернулась и сев верхом на мои вытянутые ноги, нежно заглянула мне в глаза и чувственно прошептав: «Это ты мне вернул жизнь!» — прильнула к моим губам. Я сперва ответил ей, но разум победил и после продолжительного поцелуя я смог оторвать девушку от себя:
— Надо идти милая, мы всё-таки на войне.
Она, разочарованно вздохнув, кивнула, и, поднявшись, закинула свой мешок на плечо.
Шли мы молча — сложно общаться двигаясь один за другим на расстоянии нескольких метров, тем более, что нужно было прислушиваться к окружающему лесу. Но зато размышлять о парадоксальности бытия мне ничего не мешало. Странно ведь получается: вроде в каждый момент времени всё делаю правильно, но в результате выходит не пойми что. И вот как мне сейчас быть с этими бабами? У одной ангел в мужьях, у другой неожиданный, но долгожданный ребенок, у третьей краски жизни вернулись и гормоны плещутся в глазах. У всех всё хорошо, да в принципе и у меня тоже пока неплохо, хотя… блин, о войне надо думать! Тут погибнуть можно в любой момент, а я на бабах зациклился! Задание не выполнено, от вылазки прибытка почти никакого…
Примерно через десять минут неспешного движения под аккомпанемент бьющихся в черепушке безрадостных мыслей я услышал вдалеке короткую очередь и остановился, сбросив мешки на землю. Оля повторила мои действия.
— Ты слышала выстрелы?
Девушка тревожно посмотрела на меня и отрицательно покачала головой:
— Нет.
— Вдалеке, едва слышно, вон там стреляли, — я махнул рукой на запад.
— Там лес, потом поля и несколько хуторов, — задумчиво сказала девушка, — Наши в тех местах оборону держали, когда мы уезжали, оттуда сильно громыхало.
Интересно. Одна короткая очередь из немецкого автомата и тишина. Что бы это могло быть?
— Отдохнем минут пять и пойдем — уже немного осталось, — сказав это, я сел на землю и принялся разминать плечи.
Девушка села рядом и задала актуальный вопрос, который, должно быть, мучил её всю дорогу:
— А тебя как зовут? Меня — Оля Коротаева.
Оп-па-на! Нехорошо получается товарищ то ли младший, то ли старший лейтенант — девушку, значит, по деревянному полу валял да перекатывал, а познакомиться не удосужился.
— Андрей Ковалев, — представился я, стараясь не показать неловкость от осознания глубины своего грехопадения.
— А ты женат? — Оля без доли смущения продолжила задавать провокационные вопросы.
— Да, — чистосердечно признал я свою вину.
— Я так и думала, — задумчиво произнесла девушка, отведя погрустневший взгляд в сторону, — У тебя, наверное, очень красивая жена, которая тебя ждет и любит, красивые здоровые дети… И всех их ты очень сильно любишь.
Я не стал комментировать эти на удивление точные высказывания, а решительно поднялся и, закидывая мешки на спину, произнес:
— Пошли!
Девушка безропотно подчинилась и мы устало отправились дальше, вскоре достигнув места временной дислокации моего маленького отряда. Встретивший меня Хомич сообщил, что у них всё без происшествий, но несколько раз до доносились короткие автоматные очереди с западного направления.
— Где-то раз в полчаса стреляют, — сообщил он подробности на мой уточняющий вопрос.
Выслушав короткий доклад, я представил девушку:
— Вот знакомьтесь: Ольга Коротаева, пойдет с нами, она дочь майора Красной армии и сегодня вместе со мной приняла участие в бою, собственноручно убив одного фашиста, честно добыв себе оружие, — я показал на висящую у неё на боку кобуру.