Утро - Ветер - Дороги

Мухина-Петринская Валентина Михайловна

В черную кожаную сумку я положила ночную сорочку, лыжный костюм, зубную щетку и халатик. Мама была в театре Вахтангова со своими друзьями, а папа собирался рано утром на рыбалку и готовил все заранее. Он пожелал мне хорошо отдохнуть, я его чмокнула в щеку.

Я шла по улицам, а вокруг все сияло, все блестело: падал крупный снег, и каждая снежинка была как звездочка. Все прохожие были облеплены снегом, и отвисшие провода, и деревья. Вся Москва была в снегу, как в серебре.

На душе у меня было легко и радостно.

Из

ребят явился лишь один, он поджидал меня возле милиции, постукивая нога об ногу. Но пришел он затем, чтобы просить меня передать, что у него заболела мать и он должен нести ей передачу в больницу. Какой-то чудак, будто нельзя было бы об этом сказать еще на заводе!

– А тот другой?
– спросила я.

– Да он же учится.

– Так сейчас же каникулы.

– Да, но у него... он простыл и гриппует. Так ты передай, Гусева, ладно?

– Ладно.

Он так рванулся, будто за ним гнались. Наверно, боялся опоздать с передачей в больницу. На углу его кто-то ждал. Оба мигом исчезли, словно растворились в снегу.

И от других цехов шефы собирались плохо. Тоже - кто передачу нес в больницу, кто грипповал. Хоть бы придумали что-нибудь другое, а то как-то неловко за них было.

Восемь человек всего пришло, из девушек я одна. Заведующая детской комнатой милиции, худощавая пожилая женщина в роговых очках, одетая в форму, попросила нас подождать. Мы сели на стульях вдоль стены. Ермака не было. Я так и думала, что он не придет.

Заведующая детской комнатой была явно расстроена. Перед ее столом сидел живой, сероглазый мальчишка в клетчатом пальто, шапку он держал в руках. Он с интересом оглядел нас. Может, подумал, что мы тоже задержанные?

– Так и будем молчать?
– устало спросила инспектор.- Разговора у нас не получится? Ну почему ты опять убежал из дома? Сколько можно бегать?

Мальчишка крепче сжал губы. Он упорно молчал.

– Ну, жду твоего объяснения, - уныло повторила инспектор.

В этот момент вошел Ермак (у меня екнуло сердце). Он, видимо, уже стряхнул с себя снег в коридоре, но на его пальто и шапке еще блестели снежинки. Он поздоровался с нами общим поклоном, с инспекторшей за руку и, подсев к столу, внимательно и доброжелательно оглядел мальчика.

– Вот, представляю вам - Женя Жигулев. Задержан на вокзале. Какой раз уже убегает из дома. И говорить не хочет...- сказала неодобрительно инспектор.

– А прошлый раз он говорил?
– поинтересовался Ермак. Инспектор промолчала. Ермак наклонился к мальчику.

– Что-нибудь случилось, Женя?

– Она знает,- буркнул мальчик.

Ермак вопросительно взглянул на инспекторшу. Она пожала плечами.

– Недотрога. Стоит отцу шлепнуть его, как удирает из дома. Об избиении или там истязаниях и речи нет - ни синяка, ни ссадин. Отец нервный, бывший фронтовик. Чуть ударит его, так он сразу уходит из дома. Разве так можно?

– Я сказал

ему, что не позволю себя бить, и не позволю,- объяснил Женя (в голосе мальчика прозвучал металл).- Если вы только отправите меня домой, он меня опять изобьет. Я опять сбегу. Предупреждаю заранее.

– Что же с тобой делать?
– Инспектор даже глаза закрыла.

– Отправьте меня в интернат, там бить не будут.

– Отправим в колонию тебя, а не в интернат.

– За что?

– За бродяжничество.

– А почему не в интернат?

– Ну что с ним делать?
– обратилась инспектор к Ермаку.

– Вы говорили с родителями?

– Говорила. Мать плачет. Отец... там все будет по-прежнему. Отец горяч и скор на руку. К тому же наш Женя отнюдь не отличается примерным поведением. Учится, правда, хорошо. Кстати, насчет интерната отец категорически не согласен. Он сам желает воспитывать своего сына.

– А я не желаю, чтобы меня так воспитывали,- заявил мальчик,- я не позволю себя бить.

Ермак вытащил блокнот и что-то записал в него.

– Других нарушений у него нет?
– кивнул он на Женю.

– Других нет...

– Поговорите с отцом, скажите ему, что не всякий ребенок может перенести унижение достоинства.

– Товарищ Зайцев!!!
– инспектор сделала большие глаза и покосилась на Женю, который так и просиял от поддержки.

– Думаю, что я добьюсь для него интерната,- сказал Ермак твердо. Серо-зеленые, яркие глаза его чуть сузились, ноздри дрогнули, на загорелом с резкими чертами лице проступил гнев. Он быстро написал на листке номер телефона и протянул его мальчику.

– Вот мой телефон. Здесь домашний и рабочий... Лучше запомни их наизусть. В случае чего не слоняйся по вокзалам, а звони прямо мне. Помогу.

– Спасибо,- Женя вдруг всхлипнул. Записку он крепко зажал в кулаке.

– Подожди меня в соседней комнате,- сказал Ермак,- сам отвезу тебя домой и поговорю с твоим отцом.

– Спасибо,- крикнул еще раз мальчишка, обернувшись к Ермаку.

Совещание "шефов" было недолгим. Инспекторша растолковала нам кое-какие законы, сообщила, что трудные подростки - современная проблема номер один. Затем она простилась с нами.

Ермак серьезно осмотрел нас, подивился, что нас мало, и предложил для начала каждому взять шефство над одним-двумя трудными подростками и попытаться помочь им выправиться.

Каждый подумал и выбрал себе подростка, как правило, из своего же цеха. Но у нас в "аквариуме" трудных не было, и я выбрала Олежку.

Кто-то вспомнил про Зину Рябинину, дескать, над ней не мешало бы кому-нибудь взять шефство. Но ни у кого не появилось такого желания. Бедная Зинка!

На этом Ермак отпустил всех, попросив меня остаться. Все мигом расхватали свои пальто, шапки и высыпали на улицу, как школьники в перемену - довольно-таки шумно.