Увидимся в аду
Шрифт:
— Ты не поцелуешь меня? — спросило чудовище и протянуло к нему руки. — Что, мой котик, отвык от своей ласточки?
— Уйди! — истошно заорал Владимир и замахал руками, отгоняя призрак. — Тебя кету!
— Ха-ха-ха! — рассмеялась супруга свойственным одной ей, визгливым и похожим на рыдания смехом. — Я есть, сукин сын! Еще как есть! Больше никаких девок, никаких блядок! Где бы ты ни был, теперь я найду тебя! Ты поплатишься за все эти «я буду поздно»! Я из тебя всю кровь высосу!
И она двинулась на него, оставляя на ковре кровавые потеки. Владимир застыл на месте. Но когда он заглянул
В церкви рухнул перед первой попавшейся иконой и стал без перерыва читать самодельные молитвы. Сторожу, пустившему его в неурочный час, Владимир всучил золотые часы с бриллиантами. Любимый «Патек Филипп», с которым Владимир не расставался даже во сне, был укушен, оценен как подлинный и перешел в собственность забулдыги.
Утром Громеницкий, раздавленный и будто обезумевший, поплелся домой. Ему было плевать, как смотрят прохожие на человека в пижаме. Он многое понял и к еще большему пришел. Ему подсказали решение, и теперь надо было лишь уладить формальности.
Он вернулся в квартиру и застал там разгром. Весь его гардероб был разодран в клочья, мебель изрублена, окна разбиты. Но интересовало его другое. Он отбросил с ковра клочья поруганной одежды и увидел все те же красно-бурые подсохшие пятна. После чего пошел в кабинет, поднял с пола разбитый портрет отца. Вынул его из сломанной рамы. Между паспарту и картиной хранилась старая, пожелтевшая фотография. Фотография его мамы. Они поссорились за десять лет до ее смерти. Она осуждала его, говорила, что он превращается в чудовище, и в конце концов Владимир перестал с ней общаться, чтобы не портить себе настроение. Последний раз он видел мать на ее похоронах. Маленькая беленькая старушка, до конца жизни верившая в то, что добро побеждает зло.
Громеницкий перевернул фотографию и чертыхнулся. На обороте кровью (или чем-то красным) было написано детским, неумелым, с ошибками почерком его жены: «Единственное ценое што у тебя есть».
Громеницкий тяжело опустился в кресло и позвонил в личную службу охраны. Как только привезли новый костюм, ботинки и белье, оделся и поехал в банк. Там он перевел на счет детской больницы 5 000 000 долларов США, оттуда же заказал билет на самолет до Швейцарии и забронировал место в дорогой психиатрической клинике на имя Владимира Г.
МАША
30 апреля, 03.14
— А мы его не слишком того? — поинтересовался Илья. — Мне кажется, ты чего-то перестаралась.
Они сидели на балконе в Машиной квартире, пили чай и обсуждали первый успех.
— Фигня! — уверенно заявила Маша. — Нечего с ними цацкаться. С него как с гуся вода. Ты же не хочешь к нему каждый день являться? Надо сразу так застращать, чтобы мало не показалось. А с него станется. Втридорога толкать просроченные куриные ноги или оружие на Кавказ — это пожалуйста. А когда ему предложили помочь детскому дому — всего ничего, купить лекарства и телевизор, так он испугался — разоряют!
— А если
— Такие с ума не сходят, — назидательно сказала Маша. — Поплачет малость и успокоится.
— Значит, у нас за плечами уже одно доброе деяние… — подсчитал Илья.
— Только не надо разводить тут бухгалтерию! — вспылила Маша. — Я этим занимаюсь не ради галочки, а ради человечества.
И она тут же вспомнила об Игоре, ради которого ей вообще хотелось жить и что-то делать.
— Хорошо, — согласился Илья. — Только это… Давай все-таки поступать более обдуманно. А то все эти живые мертвецы — у нас получается просто эротический триллер, а не возмездие.
— Ладно, — не стала сопротивляться Маша. — Сам тогда и придумывай. Хотя, по-моему, и триллер не так уж плохо.
НАТАША
1 мая, 21.12
— Тебе понравится, — уверял Наташу Игорь.
— Откуда ты знаешь, что понравится? — упрямилась она.
— Мы же договорились совершить рейд по самым экзотическим заведениям Москвы? — настаивал он.
— Договорились, — хмуро призналась Наташа.
— Тогда не вякай, — улыбнулся он.
На город опускались лиловые сумерки. Наташа с Игорем весь день гуляли. Прошли от Красных Ворот к Лубянке, перебрались через Васильевский мост, миновали переулки Замоскворечья, выбрались на Котельническую и по бульварам вскарабкались к Чистым прудам. У Наташи гудели ноги, а голова кружилась от свежего воздуха. Она проголодалась так, что готова была вырвать шаурму из рук прохожего.
Ей нравилась Москва. Она ощущала, что влюбляется в этот большой, непонятный, сложный и странный город — кипящий, суетящийся, шикарный и грязный одновременно. Игорь свернул в арку одного дома, вышел во двор и показал на лестницу, ведущую в подвал. Внизу была дверь, обшитая металлом, с рулем вместо ручки — как в бункерах и банковских сейфах. Наташа осторожно спустилась вниз — ступени были грязные и скользкие.
— Вот! — гордо сказал Игорь.
— Это что, подпольный цех по производству фальшивых сигарет? — спросила Наташа.
— Увидишь, — ухмыльнулся Игорь и толкнул дверь.
Они попали в каморку с низким потолком. Сразу за дверью начиналась барная стойка. Чуть дальше было темное, с низкими пыльными люстрами кафе. Запах из кухни шел аппетитный, а туда-сюда с широченным подносом носилась такая сытенькая, кругленькая и румяная официантка, что Наташе срочно захотелось попробовать меню целиком.
На барную стойку облокачивался мужчина под два метра роста и такой же широкий в плечах. Отчего-то он был в белом докторском халате и черной бандане с черепами, а из-под закатанных рукавов к запястьям спускались разноцветные татуировки. У бармена было три увесистых подбородка, круглые, навыкате глаза и рыжая пиратская бородка. У здоровяка было такое выражение лица, словно любую просьбу он готов расценить как личное оскорбление.
Игорь отвел Наташу к угловому столику. Стол покрывала клеенка в грушах, яблоках и персиках, стулья были красные, пластиковые, а для доброго аппетита стол украшал букетик искусственных ромашек. Грязных и залапанных.