Увидимся в августе
Шрифт:
Она проглотила свою тревогу и тоже оставила сторожу хорошие чаевые, мрачно гадая, а не открылась ли ей только что разгадка частых поездок матери на остров под предлогом какого-то бизнеса, про который никто ничего точно не знал — может, его и вовсе не было.
Анна Магдалена Бах вышла с кладбища другим человеком. Ее так колотило, что шоферу пришлось помочь ей сесть в машину. Только теперь она начинала понимать, зачем ее мать каталась на остров трижды или четырежды в год и почему так твердо заявила о своем желании быть здесь похороненной, когда узнала, что умирает от скверной болезни в неродных краях. Только теперь начинала понимать, почему в последние шесть лет жизни
На Анну Магдалену столько всего навалилось, что она пошла бесцельно бродить по бедным кварталам и неизвестно как оказалась перед шатром странствующего мага, который мог сыграть на саксофоне любую популярную мелодию, если кто-нибудь из публики вспоминал ее в этот момент про себя. Таким трюком Анна Магдалена не соблазнилась, зато решила в шутку спросить, где сейчас мужчина всей ее жизни, и маг ответил четко и неточно разом:
— Не так близко, как тебе хочется, и не так далеко, как тебе кажется.
В отель она вернулась в растрепанном виде и растрепанных чувствах. Открытая терраса ломилась от молодежи, играл молодежный же оркестр, танцевали до упаду, с открытым сердцем, и Анне Магдалене вдруг захотелось разделить радость этого счастливого поколения. Свободных мест не было, но официант узнал ее и быстро приволок ей столик.
Оркестр сменился; новый, более амбициозный, заиграл «Лунный свет» Дебюсси в аранжировке болеро, и красавица-мулатка с любовью это болеро спела. Анна Магдалена растрогалась и заказала джин со льдом и содовой, единственное спиртное, которое позволяла себе в свои пятьдесят.
Ничто не нарушало настроения вечера, кроме пары за соседним столиком: он был молодой и привлекательный, а она, вероятно, старше, но ослепительная и горделивая. Они явно переживали глухую ссору — обменивались ожесточенными упреками, которые тонули в грохоте музыки и не долетали до адресата. В перерывах между композициями они не сговариваясь замолкали, чтобы соседи их не услышали, и с новой силой продолжали ругаться под следующую песню. Эпизод, слишком банальный в этом ничейном мире, не казался Анне Магдалене даже забавным. Но вдруг она насторожилась: женщина с театральной торжественностью вдребезги разбила бокал о стол; ни на кого не глядя, высокомерная и прекрасная, прошла прямиком через танцплощадку — жизнерадостные пары едва успевали увертываться — и скрылась в дверях. Анна Магдалена поняла, что ссоре конец, но тактично отвернулась от мужчины, невозмутимо сидевшего на своем месте.
Амбициозный оркестр успел передохнуть, пока во второй раз играл молодежный, вернулся и завел овеянного ностальгией «Сибонея». Анна Магдалена отдалась на волю музыки и джина. Когда болеро смолкло, она вдруг столкнулась взглядом с покинутым кавалером за соседним столиком. Она не отвела глаз. Он ответил легким кивком, и у нее возникло чувство, будто она заново переживает эпизод далекой юности. Ей стало страшно, как в первый раз, отчего она даже удивилась, но тлеющий джин придал смелости, чтобы довести дело до конца. Он ее опередил.
— Он просто сволочь, — сказал он.
Она не поняла:
— Кто — он?
— Тот, кто бросил вас тут одну.
У нее защемило сердце при мысли, что он видит ее насквозь, и она сказала, насмешливо и прямо:
— Судя по тому, что я сейчас видела, это тебя оставили с носом.
Он сообразил, что Анна Магдалена видела, как ушла его спутница. «У нас
— В моем возрасте женщины всегда одни.
— Значит, — сказал он каким-то новым голосом, — мне сегодня повезло.
Он поднялся с бокалом и без приглашения пересел к ней за столик, а ей было так грустно и одиноко, что она не стала возражать. Он заказал для нее ее любимого джина, и на миг она забыла о своих горестях и стала такой же, как в прочие ночи ее одиночества. Снова прокляла себя за то, что порвала визитку своего последнего мужчины, и поняла, что без него ей сегодня счастливой не стать, даже на час. Так что танцевать она вышла совершенно безразлично, но покинутый кавалер оказался превосходным партнером, и настроение у нее поднялось.
После пары вальсов они вернулись за столик, и она вдруг поняла, что не видит ключа от номера. Пошарила в сумочке, посмотрела под столом — ничего. Жестом иллюзиониста он выхватил ключ из своего кармана и выкрикнул, словно крупье:
— Счастливый номер! Триста тридцать три!
За соседними столиками обернулись. Она не оценила пошлого розыгрыша и сурово протянула руку. Он, поняв свою оплошность, отдал ключ. Она молча встала из-за стола.
— Позвольте мне хотя бы проводить вас! — взмолился он. — Никто не должен оставаться один в такую ночь.
Он вскочил на ноги, намереваясь то ли попрощаться, то ли бежать за ней. Скорее всего, он и сам не знал, а вот она, казалось, догадалась о его намерениях. «Не утруждайся». Он сник.
— И не переживай, — добавила она. — Мой сын тоже так шутил лет в семь.
Удалилась она решительно, но еще у лифта начала задумываться, уж не прогнала ли от себя счастье, хотя сегодня ночью нуждалась в нем как никогда. Уснула с включенным светом, споря сама с собой, остаться в номере или вернуться в бар и снова взглянуть в лицо судьбе. Ей снился обычный кошмар, являвшийся в черные дни, и тут в дверь воровато постучали. Свет горел, она лежала поперек кровати, на животе, одетая, и кусала мокрую от слез подушку, чтобы только не отозваться на стук, кусала, пока стучавший не ушел. Тогда она устроилась поудобнее и, по-прежнему не раздеваясь и не выключая света, провалилась обратно в сон, плача от ярости: она сердилась на себя — за то, что на беду родилась женщиной в мире мужчин.
Четыре часа спустя ее разбудили звонком со стойки, чтобы она не опоздала на утренний паром. Она собралась мгновенно, чего никогда не получалось после роковых ночей на острове, но битых два часа прождала кладбищенского сторожа, у которого хотела узнать, какие процедуры потребуются для эксгумации останков ее матери. Только разобравшись с этим делом, уже после полудня, она позвонила мужу и соврала, что проспала, но вечером точно приедет.
Сторож и специально нанятый могильщик вырыли гроб и без сантиментов вскрыли его, словно фокусники. И внутри Анна Магдалена, будто в высоком зеркале, увидела себя, с ледяной улыбкой и руками, сложенными на груди. Увидела себя, точно такую же и в том же возрасте, как тогда, в фате и венке, в которых выходила замуж, с тем же обручальным кольцом и в диадеме из красных изумрудов, в полном соответствии с распоряжениями матери на смертном одре. Она не только увидела мать такой, как при жизни, во всей ее безутешной печали, но и почувствовала, что та тоже смотрела на нее изнутри смерти, любила ее и плакала по ней, пока ее тело окончательно не рассыпалось в прах и не остались одни изъеденные кости, которые работники кладбища обмахнули метлой и немилосердно сгребли в мешок.