Уйди из моей жизни
Шрифт:
— Черт возьми, ну почему ты ушла? Ты не должна была этого делать тогда — ведь ты так нуждалась во мне и в моей помощи.
— Да, ты прав, но я боялась, — прошептала она прерывающимся от волнения голосом. — Боялась, что, если я потеряю ребенка, ты уйдешь от меня, — я ведь знала, как сильно ты хотел иметь собственных детей. Поэтому и решила уйти первой. Потом, когда потеряла и этого ребенка, я поняла, что правильно поступила.
— Это самая большая нелепость на свете, которую я когда-либо слышал, — бушевал Байрон. — Я никогда не оставил бы тебя, Элли. Неужели ты думаешь, что я — чудовище?
— В то время это казалось мне лучшим выходом, — чуть слышно проговорила Даниэлла.
Байрон опять принялся ходить из угла в угол, и Даниэлла забеспокоилась. Из-за этого расстройства его головная боль могла возобновиться.
— Мне кажется, нам следует выпить чаю. Как ты на это смотришь? — Ей необходимо было что-то сделать, чтобы помочь ему освободить свой мозг от той новости, которой она только что поразила его.
Окончательно эта тема была исчерпана лишь спустя час. Байрон хотел знать все до каждой мелочи. К тому времени, когда он закончил свои расспросы, голова у Даниэллы тоже начала побаливать.
— Осталось только одно-единственное утешение, — проговорил Байрон. Эти слова были сказаны намного позже их разговора, уже ближе к вечеру. — Когда мы поженимся, мы сможем попробовать начать все сначала. И я лично буду следить за тем, чтобы ты была под наблюдением самых лучших врачей.
Даниэлла вдруг не выдержала и расплакалась. Байрон с удивлением посмотрел на нее.
— Я что-то не то сказал? Ты не хочешь быть моей женой, Элли? Или я опять решаю все за тебя? Да, я знаю, что должен был спросить у тебя, но мне показалось, что с тех пор, как мы выяснили, что любим друг друга, решение уже принято.
Она спрятала от него свое лицо.
— Дело не в том, что я не хочу, — я просто не могу! — Боль была такая сильная, что ее невозможно было вынести.
— Не можешь, Элли? — Он коснулся пальцами ее подбородка и заставил посмотреть на себя. — Не можешь?
Даниэлла закрыла глаза и покачала головой.
Байрон нежно промокнул на ее лице слезы своим носовым платком.
— Почему?
— Потому что… потому что… — Она с трудом сглотнула. Все ее тело напряглось, в горле пересохло. — Потому что, Байрон, я никогда не буду настоящей женой. Я никогда не смогу стать матерью. Что-то случилось со мной после того, как я потеряла Люси, и теперь я не могу больше иметь детей. Никогда.
Даниэлла внимательно наблюдала за лицом Байрона, ожидая прочитать на нем смятение, ужас и отказ от нее. Но ничего подобного она там не увидела. Напротив, его лицо выражало только сочувствие и теплоту, все мысли Байрона были только о ней.
— О, моя дорогая, любимая Элли, неужели ты действительно думаешь, что для меня это может иметь какое-то значение? Неужели ты думаешь, что это может повлиять на мои чувства к тебе? — Он мягко притянул к себе Даниэллу. — Теперь я больше не беспокоюсь, потому что у меня есть ты. И я люблю тебя, Элли, люблю всем своим сердцем. Я всегда тебя любил. Все годы, что мы жили порознь, моя жизнь была пустой и ненужной. А теперь
— Но ты хотел иметь детей. Ты хотел, чтобы у тебя была большая семья. — Она посмотрела на него мокрыми от слез глазами. — Ты всегда это говорил. И Саманте тоже сказал об этом своем желании. А ведь она как раз была готова родить тебе столько ребятишек, сколько ты хочешь. Ах, Байрон, тебе лучше жениться на ней!
Байрон обнял Даниэллу и принялся се успокаивать.
— Единственная причина, по которой я попросил Сэм выйти за меня замуж, состояла в том, что я думал, что потерял тебя навсегда, — тихо проговорил он. — Я не буду отрицать, что она мне очень нравится и она действительно замечательный человек и собеседник, но вряд ли я ей говорил о детях. Это само собой подразумевалось, правда. Мы должны жить для наших потомков, а не просто сгорать, как восковые свечи, ничего после себя не оставляя. Но если ты на самом деле считаешь, что отсутствие у тебя детей может настроить меня против нашего брака, тогда ты очень плохо меня знаешь.
— Для тебя это ничего не значит? — Перед Даниэллой забрезжила слабая надежда.
— Черт возьми, конечно, не значит! Я люблю тебя, глупенькая, тебя! И я хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь.
— Думаю, мы могли бы усыновить или удочерить ребенка.
— Может быть. Мы еще об этом поговорим, — ответил ей Байрон. — Знаешь, что мы должны сделать сейчас? Мне кажется, мы должны пойти спать. И спать — вместе. Думаю, время для этого уже пришло. Ты как считаешь?
Даниэлла улыбнулась и кивнула. Последнее сомнение было разрешено. Она почувствовала себя по-настоящему свободной. Не было ни тревоги, ни страха; с ее души как будто свалился камень. Байрон любил ее такой, какой она была, и это — счастье!
Ей следовало бы знать, что он не такой ограниченный человек, чтобы позволить ее недостатку — бесплодию — как-то повлиять на его чувства к ней. Даниэлла заговорила об усыновлении, несмотря на все его заверения, потому что понимала: где-то в глубине души он все равно хочет иметь детей.
Ночь любви была сказочной. Даниэлла вряд ли могла представить себе что-либо подобное, и теперь эта чудесная ночь с Байроном останется у нее в душе навсегда. На следующее утро после этой восхитительной ночи позвонила ее мать.
— Ты откуда звонишь? — спросила Даниэлла, представляя себе мать в каком-нибудь экзотическом порту.
— Из дома. В круизе я страдала самыми ужасными приступами морской болезни и вряд ли смогла бы выдержать еще хоть немного. Я только что обнаружила, что ты так и не поехала ни в какую Америку.
— Нет, я не смогла, так как Байрон…
— Да, я в курсе, — перебила ее мать. — Род звонил в офис, и ему рассказали о несчастном случае. Он в порядке?
— Он поправляется, — ответила Даниэлла. — После завтрака я приеду к тебе. Знаешь, на самом деле у меня есть очень хорошая новость. О нет, тебе придется подождать. — Даниэлла повернулась к Байрону. — Молодожены уже дома. Маму замучила морская болезнь.
— Бедная Эвелин, — проговорил Байрон, сочувственно глядя на Даниэллу. — Что ты не смогла сделать из-за меня?