Уйди скорей и не спеши обратно
Шрифт:
– И что дальше? – сказал Адамберг.
– Каждый день, а теперь и по два-три раза в день, – продолжил Декамбре, – господин Ле Герн находит в своей почте записки, предвещающие чуму. Каждое письмо приближает нас к эпидемии.
– Понятно, – сказал Адамберг, подвигая к себе блокнот для записи текущих дел и тем самым давая понять, что беседу пора заканчивать. – И давно это происходит?
– С семнадцатого августа, – сказал Жосс.
Рука Адамберга застыла на полпути, он быстро взглянул на бретонца.
– Это точно? – спросил комиссар.
И Жосс увидел, что ошибся. Нет, не в дате, когда появилось
– Семнадцатого августа, утром, – повторил Жосс. – Сразу как я снял посудину с сухого дока.
Адамберг отложил блокнот и снова зашагал по комнате. Семнадцатого августа в Париже появились первые четверки на улице Шайо. По крайней мере, поступил первый сигнал о них. А через два дня был разрисован второй дом на Монмартре.
– А когда пришло следующее письмо? – спросил Адамберг.
– Через два дня, девятнадцатого, – ответил Жосс. – Потом двадцать второго. А потом они так и посыпались. С двадцать четвертого августа были почти каждый день, а недавно стали приходить по нескольку раз в день.
– Можно на них взглянуть?
Декамбре протянул ему последние записки, которые взял с собой, и Адамберг пробежал их глазами.
– Не могу понять, – сказал он, – с чего вы взяли, что здесь говорится о чуме?
– Я нашел источник этих отрывков, – объяснил Декамбре. – Это цитаты из старинных трактатов о чуме, на протяжении веков их было написано сотни. Автор описывает признаки, предвещающие чуму. А скоро заговорит и о ней самой. Он уже совсем близко. В последнем письме текст прерывается как раз перед словом «чума».
Адамберг взглянул на сегодняшнее письмо.
(…) что люди ходят, как серые тени, и видно, как черный пар восходит от земли, как туман (…) когда в людях исчезает доверие, кругом царят зависть, ненависть и распутство (…)
– По правде говоря, – сказал Декамбре, – я думаю, что все произойдет завтра. То есть, по словам нашего предсказателя, этой ночью. Так написано в «Дневнике англичанина».
– Вы говорите про эти беспорядочные отрывки?
– Они в полном порядке. Эти записи датируются 1665 годом, когда в Лондоне разразилась крупная эпидемия чумы. В последующие дни Самуэль Пепис увидит первый труп. Думаю, это случится завтра.
Адамберг отложил бумажки и вздохнул:
– А что, по-вашему, увидим мы?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Вероятно, ничего, – сказал Адамберг. – И это действительно неприятно, вы согласны?
– Совершенно согласен.
– Но все это похоже на нелепые бредни.
– Я знаю. Последняя чума во Франции закончилась в 1722 году в Марселе. Воспоминания о ней стали почти легендой.
Адамберг провел пальцами по волосам, – наверное, чтобы причесаться, подумал Жосс, – а потом собрал записки и отдал их Декамбре.
– Спасибо, – сказал он.
– Я могу продолжать их читать? – спросил Жосс.
– Ни в коем случае не прерывайтесь. И зайдите ко мне рассказать, что будет дальше.
– А если ничего не будет? – сказал Жосс.
– Чаще всего такие нелепые, но тщательно спланированные действия
Адамберг проводил гостей к выходу и медленно вернулся в кабинет. Эта история была не только неприятной. Она была отвратительной. С четверками она никак не связана, кроме совпадения даты. И все же он был согласен с Дюкуэдиком. Завтра этот англичанин Пепис увидит первого умершего от чумы в Лондоне, и это будет началом большой беды. Адамберг стоя быстро открыл записную книжку и нашел телефон историка Средних веков, который ему дала Камилла, того самого, у которого она видела перевернутую четверку. Он посмотрел на стенные часы, которые недавно повесили у него в кабинете, они показывали пять минут двенадцатого. Если этот парень работает уборщиком, он его вряд ли застанет дома. В трубке послышался торопливый, довольно молодой мужской голос.
– Марк Вандузлер? – спросил Адамберг.
– Его нет. Он в запасном окопе, выполняет задание по чистке-глажке. Могу оставить ему записку в расположении его части, если хотите.
– Будьте добры, – немного удивленно сказал Адамберг.
Послышался стук телефонной трубки и шуршание, человек на том конце искал бумажку и ручку.
– Я слушаю, – снова раздался голос. – С кем имею честь?
– Старший комиссар Жан-Батист Адамберг из уголовного розыска.
– Черт. – Голос сразу стал серьезным. – У Марка неприятности?
– Нет. Камилла Форестье дала мне его телефон.
– А, Камилла, – просто ответил голос, но произнес это имя так, что Адамберг, даже не будучи ревнивцем, почувствовал легкий укол или, скорее, удивление. Камиллу окружало множество людей, с которыми он не был знаком, потому что они были ему безразличны. И когда он случайно сталкивался с кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент. Кто сказал, что Камилла не может царить в других королевствах?
– Я насчет одного рисунка, – сказал Адамберг, – такая довольно загадочная графика. Камилла сказала, что видела такой рисунок в одной книге у Марка Вандузлера.
– Очень возможно, – отозвался голос. – И книга, конечно, была не слишком юной.
– Как вы сказали?
– Марка интересуют только Средние века. – В голосе послышалось едва уловимое презрение, – Самое позднее, что у него может быть, это шестнадцатый век, да и то вряд ли. Разве полиция этим занимается?
– Всякое бывает.
– Ясно, – сказал голос. – Определяете мишень?
– Если ваш друг знает, что означает этот рисунок, нам бы это очень помогло. У вас есть факс?
– Да, по тому же номеру.
– Прекрасно. Я пришлю вам рисунок, и если Вандузлеру что-то известно, попросите его, пожалуйста, связаться со мной.
– Ясно, – отвечал голос. – Отделению приготовиться к выполнению задания.
– Послушайте… – сказал Адамберг, когда его собеседник уже собирался повесить трубку.
– Девернуа, Люсьен Девернуа.
– Дело не терпит отлагательств. Это даже срочно.
– Можете рассчитывать на мое усердие, комиссар.
И Девернуа повесил трубку. Озадаченный Адамберг сделал то же самое. Этот Девернуа просто самолюбивый мозгляк, с полицией он явно не церемонится. Наверное, какой-нибудь военный.