Уйти, чтобы вернуться

Леви Марк

— Что ему ответил ваш отец?

— Он отказал Альберто и выпроводил его, заявив, что дочь не желает его видеть. Мне тогда доставляло извращенное удовольствие перечить отцу по любому поводу, поэтому я мигом сбежала по лестнице вниз, накинула на плечи шаль, чтобы не шокировать отца, и ушла с Альберто. Уверена, они все это подстроили! Отец не признавался в этом, Альберто тоже, но они годами так надо мной подтрунивали всякий раз, когда заходила речь о нашем с Альберто первом свидании, что у меня никогда не возникало сомнений, что это был заговор. Прогулка получилась приятнее, чем я могла предположить. Альберто не обхаживал меня так, как это делают парни, мечтающие

о том, чтобы побыстрее затащить девушку в постель. Нет, он разговаривал со мной о политике, о новом мире, где у каждого будет свобода самовыражения, где бедность перестанет быть правилом и превратится в исключение. Альберто был гуманист — наивный утопист, зато само благородство. У него была убедительная манера говорить, от его взгляда я вся трепетала. Занятые переделкой мира, мы забыли о времени. Когда мы повернули назад, час, назначенный мне отцом для возвращения домой, — он несколько раз повторил его, когда мы уходили, — давно миновал. Я знала, что отец поджидает нас у дома, возможно, даже с берданкой, заряженной крупной солью, чтобы преподать Альберто хороший урок. Поэтому я сказала, что мне лучше будет вернуться одной, иначе ему несдобровать, но Альберто настоял на том, чтобы меня проводить.

На углу нашей улицы я попросила у него платок, обвязала им свою лодыжку, оперлась о его плечо и захромала. Увидев меня, отец сразу успокоился и бросился нам навстречу. Я наврала, что растянула ногу, поэтому мы тащились обратно часа два, ведь мне приходилось через каждые сто метров останавливаться, чтобы отдышаться… Не знаю, поверил ли мне папа, но он поблагодарил Альберто за то, что тот доставил его дочь домой живой и почти невредимой. Честь была спасена, а это главное. Я же, ложась спать, думала только о тех чувствах, которые меня охватили, когда Альберто меня обнял и когда моя рука легла ему на плечо… Через полгода мы обвенчались. Мы были совсем небогаты и едва сводили концы с концами, но Альберто никогда не унывал. Мы были по-настоящему счастливы. Я прожила с ним лучшие годы моей жизни. Сколько мы смеялись! А потом установилась новая диктатура, страшнее прежних. Нашему сыну было двадцать лет, когда его похитили. Он был у нас с Альберто единственным ребенком. Он пропал навсегда, и наш союз из-за этого распался. Каждый переживал случившееся по-своему: он предпочел обо всем забыть, а я вступила в борьбу. Как видите, мы поменялись ролями. Если вы снова встретитесь с Альберто, то помните: я запрещаю вам говорить ему, что я вам о нем рассказывала. Обещаете?

Эндрю кивнул.

— С тех пор как вы побывали у меня, я потеряла сон. Ортис — не главный персонаж моего досье, он был, как я уже говорила, на вторых ролях — служака, не сделавший блестящей карьеры. Но теперь я не могу избавиться от мысли, что, возможно, это он сидел за штурвалом самолета, из которого моего сына выбросили в Ла-Плату… Хочу, чтобы вы его отыскали и вырвали у него признание. Самое худшее в жизни женщины — потерять своего ребенка, это величайшая драма для человека, страшнее, чем собственная смерть. Но вы представьте, какая это боль — не иметь возможности припасть к могиле, так никогда и не увидеть тела… Знать, что тот, кто называл вас мамой, кидался вам в объятия, обнимал изо всех сил…

Луиза помолчала, глотая слезы.

— Когда ребенок, свет всей вашей жизни, исчезает без следа и вы знаете, что больше никогда не услышите его голоса, ваше существование превращается в ад.

Луиза отошла к окну, чтобы спрятать лицо. Отдышавшись, она продолжала, глядя вдаль:

— Альберто нашел убежище в забвении, потому что боялся, как бы боль не толкнула его на

слепую месть. Он не хотел становиться таким, как они. У меня такого страха не было. Женщина способна без малейших угрызений совести убить того, кто похитил ее дитя. Будь у меня такая возможность, рука бы не дрогнула.

Эндрю не мог не вспомнить миссис Капетту. Луиза обернулась. Глаза у нее покраснели, но взгляд был гордый.

— Найдите его, молю вас об этом всем сердцем. Если не его самого, то по меньшей мере то, что от него осталось…

Луиза забрала свою корзинку и шагнула к двери. Провожая ее взглядом, Эндрю поймал себя на мысли, что за время их разговора она очень постарела. Всю ночь ему снилась встреча с Ортисом. Впервые у него появилась надежда на успех плана Альберто.

* * *

Под вечер у Эндрю зазвонил телефон. Он потянулся за ним, и от этого ничтожного усилия его пронзила резкая боль.

— Когда ты обещаешь перезвонить через пять минут, то…

— Я в больнице, Саймон.

— Кого-то навещаешь?

— Нет, здесь навещают меня самого.

Он рассказал о том, как на него напали, взяв с Саймона слово ничего не говорить Вэлери. Саймон был готов лететь в Аргентину, но Эндрю ему категорически запретил. Он и так привлек к себе внимание, а появление Саймона все бы еще больше усложнило.

— Полагаю, сейчас не время докладывать тебе о жене Капетты?

— Наоборот, у меня выдался очень скучный уик-энд.

— Она вяжет днем в скверике, пока мальчуган играет в песочнице.

— Ты с ней говорил?

— Ну, как сказать…

— Это все?

— Все, не считая того, что у меня не укладывается в голове, как такая красотка умудрилась выйти за этого Капетту. Наверное, во мне говорит ревность.

— Действительно красотка?

— Брюнетка, глаза чернее ночи, а во взгляде — беспросветное одиночество и страдание.

— Ты все это понял, просто наблюдая за ней?

— Я обращаю внимание на любую женщину. Люблю я женщин, что ж такого?

— Кому ты это рассказываешь, Саймон?

— Так о чем я?.. Он зашла в «Макдоналдс» выпить кофе. Ее сынок притащил слишком тяжелый поднос, ну, я и подстроил, чтобы он его на меня опрокинул… Пожертвовал, между прочим, джинсами во имя общего дела! Мамаша вскакивает — и ну извиняться! Я строю рожу, и вот уже паршивец, готовившийся разреветься, хохочет до упаду. Я сую ему десятку на кофе и наггетсы, а сам под предлогом того, что мне нужны салфетки с ее столика, подсаживаюсь к ней, и мы вместе ждем возвращения мальчугана.

— Теперь я тебя узнаю!

— Как мне больно, что у тебя такое представление обо мне!

— Что она тебе рассказала?

— Что поселилась в Чикаго после кончины мужа, чтобы начать с сыном новую жизнь.

— Траур по отцу ребенка, который жив и здоров? Хороша вдовушка!

— При упоминании покойного у нее было такое суровое выражение лица, что у меня кровь похолодела. Вообще, в ней есть что-то пугающее.

— Что тебя так напугало?

— Даже не объяснить. Просто в ее обществе я чувствовал себя не в своей тарелке.

— Она сказала тебе о поездке в Нью-Йорк?

— Нет. На прощание я сам ей сказал, что если она там окажется и ей что-то понадобится, то пусть звонит мне, но она ответила, что никогда туда не вернется.

— Подумала, наверное, что ты за ней приударяешь.

— Если бы я это сделал, то она бы точно передумала.

— Могу себе представить!

— Вот именно! Но я не забывал о своей миссии. Я же деловой человек, в Чикаго меня привели дела. Я отец троих детей и души не чаю в своей женушке.