Уйти и не вернуться

Абдуллаев Чингиз Акифович

Дверь дома была взорвана точным попаданием из гранатомета. Херрик успел схватить пистолет, выскакивая наружу. Пятеро незнакомцев, ворвавшихся в комнаты, поливали все автоматным огнем. Миссис Фукс, так и не успевшая понять, что произошло, получила сразу несколько тяжелых пулевых ранений и умерла прямо у кухонной плиты. Ее мужу повезло меньше. Он выбрался на лестницу и был срезан автоматной очередью. Его, живого еще, добивали из автоматов, разряжая магазин прямо в голову. Капитан Херрик успел несколько раз выстрелить, задев двоих нападавших, после чего был сражен автоматной очередью ворвавшегося через окно еще одного из нападавших. Уходя, незнакомцы разрушили оборудование, сожгли документы и оставили на стенах дома кроваво-красную надпись: «Смерть американским империалистам!».

Напуганные грохотом выстрелов и криками нападавших, жители соседних домов, расположенных в пятистах метрах от станции, даже не решались выходить на улицы города до тех пор, пока сюда не приехали две полицейские машины. Лишь затем к месту разрушения начали собираться немногочисленные ошеломленные соседи, с ужасом наблюдавшие следы разрушения и смерти.

ГЛАВА 3

Рахимов, обнаруживший труп в лавке Али-Рахмана, на мгновение замер, затем, наклонившись, внимательно рассмотрел лицо убитого. Он успокоился, едва увидев бороду погибшего. У Чон Дина не могло быть подобной бороды. Таких людей, как Чон Дин, на Востоке называли «кеса», то есть безбородый. Обычно кеса встречались среди корейцев, китайцев и киргизов, у которых было гораздо меньше растительности, чем у других восточных народов. Послышался шум входивших в лавку людей. Рахимов стремительно обернулся, выходя в первую комнату. Там стояли Семенов и еще какой-то напуганный до смерти парень.

– Ты кто? – спросил у него Рахимов.

– Я работал в этой лавке, – испуганно забубнил парень, оглядываясь на молчавшего Семенова, подтолкнувшего его в лавку своим пистолетом.

– А погибший кто?

– Брат Али-Рахмана, его убили люди Алимурата, а я испугался и убежал.

– А где сам Али-Рахман?

– Умер от лихорадки пять дней назад.

– Понятно, – помрачнел Рахимов. – К тебе в лавку не приходил кореец или киргиз небольшого роста, гость из Индии?

– Приходил, – обрадовался парень, – два дня назад. Его ждала на улице жена. Он сказал, что Али-Рахман должен был оставить ему письмо, но у нас не было никакого письма, и брат хозяина сильно разозлился, даже грозился винтовкой.

– А потом что было?

– Пришли люди Алимурата, и этот индийский гость ушел.

– Он ушел сам или вместе с этими людьми? – уточнил Рахимов.

– Сам, – кивнул парень, – но вместе с женой. А может, это была не его жена, я не знаю точно.

– Ладно, – разрешил Рахимов, – похорони этого несчастного, пусть Аллах даст ему покой [7] .

– Да успокоит Аллах и всех твоих умерших родных и близких, – сказал в ответ традиционную фразу обрадованный парень. Он понял, что никто не собирается его убивать.

7

Дословный перевод автора. Конечно, правильнее писать по-русски «царствие небесное» или «пусть земля ему будет пухом», но эти слова не передают стиля речи, принятого в обращении на Востоке. (Прим. автора. )

– У хозяина были родные, – спросил Рахимов, – кроме погибшего брата?

– Да, здесь в Зебаке живет его семья, но все дела вел его брат, – сообщил парень.

– Значит, теперь ты здесь хозяин, – строго предупредил его Рахимов. – Если узнаем, что ты обидел сирот, мы обязательно вернемся.

– Как я могу? – испугался парень. Он даже забыл про Семенова. – Жена Али-Рахмана моя единственная сестра.

– Тогда все в порядке, – Рахимов, кивнув Семенову, вышел из лавки.

Обратный путь был тяжелее обычного. Нужно было сообщить Асанову о пропаже Падериной и Чон Дина. Но, к их огромному облегчению, они, придя в лагерь, застали там почти падавшего от усталости Чон Дина, сумевшего за один день преодолеть расстояние от лагеря Нуруллы до лагеря, где размещалась его группа.

Теперь все были в сборе, если не считать Падериной, оставшейся в кишлаке, рядом с бандой. Асанов, собрав офицеров, принялся объяснять задачу каждого. Он заметил недоумение на лице Рахимова

и, когда совещание закончилось, попросил своего заместителя немного пройтись вместе с ним.

– Вас что-нибудь не устраивает? – спросил он подполковника.

– Честно говоря, да, – признался Рахимов.

– Я слушаю, – он понимал, что это только первый симптом.

– Вы достаточно четко очертили наши задачи по блокированию отряда Нуруллы и разведки боем. Но вы практически ничего не сказали о завершающем этапе операции. Каким образом мы сумеем освободить Кречетова из плена? Как пройдет этот решающий момент во всей нашей экспедиции? Что мы должны делать? Я вас не понимаю, Акбар Алиевич.

– Нельзя все предусмотреть, – уклонился от прямого ответа Асанов, – иногда решения нужно принимать прямо на месте, непосредственно в боевой обстановке.

– Видимо, вы правы, – согласился подполковник, – извините меня.

– Ничего, – у Асанова испортилось настроение.

Ему не нравилось, что приходится скрывать от офицеров смысл и цели их операции. Но абсолютная секретность была первым залогом успеха в этой непонятной и непредсказуемой экспедиции. Он видел сомнения Рахимова. Подполковник был опытным профессионалом и справедливо указывал на явные погрешности всего плана, при котором не делался акцент на заключительный этап, решавший исход операции. Вместе с тем Рахимов помнил о своем запечатанном конверте и осознавал, что Асанов мог располагать гораздо большей информацией о предстоящих событиях, чем любой из офицеров, находившихся с ним в лагере.

Вечером этого дня они выступили, чтобы под покровом ночной темноты подобраться как можно ближе к лагерю Нуруллы. Идти было нелегко. Шестерым офицерам приходилось нести практически весь необходимый груз на себе, а это делало и без того нелегкую дорогу почти вдвое тяжелее.

Тем не менее к утру они все-таки достигли нужной им точки, выбрав место для лагеря в пяти километрах от места расположения отряда Нуруллы. На этот раз осмотреть лагерь отправился сам Асанов, взявший с собой Чон Дина. В случае, если их задержат передовые посты Нуруллы, они могут объяснить, что, сделав крюк, возвращаются из города, причем Чон Дин даже мог указать дом, где в данное время находилась его жена, а Акбар Асанов вполне мог сойти за таджика, возвращающегося с гостем из Ишкашима.

И хотя Асанов действительно был таджиком, риск в их путешествии вдвоем был огромный. Среди людей Нуруллы вполне могли быть и были таджики, прекрасно знавшие не только Ишкашим, но и живущих в нем таджиков, составляющих большую часть населения города. А попасться на их вопросах было легко, ибо невозможно знать всех жителей маленького городка в лицо или по именам. Но у Асанова было еще одно преимущество – длинный лекарский нож и различные травы, высушенные и измельченные, они висели в специальных узелках на поясе, как у опытных лекарей, столь редко встречавшихся в этих горных местах. Расчет был на то, что бандиты заинтересуются мастерством Асанова и все-таки отведут его в свой лагерь, а там Акбар мог ориентироваться прямо на месте. Правда, и риск возрастал почти до максимума, ибо среди таджиков Нуруллы вполне мог оказаться бывший житель Душанбе или воевавший в рядах оппозиции моджахед, способный опознать Асанова. Генерал был слишком известен в этой стране своим бесстрашием и своим гуманизмом по отношению ко всем народам, проживающим в этом многонациональном крае.

До кишлака их никто не остановил, видимо, Нурулла считал, что плато, на котором расположен его лагерь, – достаточно хорошая позиция, чтобы опасаться непрошеных гостей. Или просто им повезло, и они не встретили никого из выставленных передовых постов, но в кишлак, как и планировалось, они вошли вместе.

Хозяин дома, увидев Чон Дина, ничем не выдал своего огорчения. Ему удалось подсмотреть за женой гостя, когда та сняла паранджу, и он был вынужден согласиться с женой, что подобной красавицы в их кишлаке еще не было. На самом деле Падерина была далеко не такой красавицей, но не видевшему вообще в жизни симпатичных женщин старому таджику казалось, что он видит перед собой почти богиню.