Уйти от погони, или Повелитель снов

де ля Фер Клод

Иван побывал, оказывается, в дни жизни в замке на том самом пруду, что соорудили мы с отцом накануне моего побега из дома и случившейся вскоре после этого смерти моего родителя. [18] Странный в глазах крестьян человек этот облазил всю плотину, все водоразделители и водоспуски. После этого сказал старосте ближайшего к пруду села, чтобы в одном месте ежегодно в тело плотины подсыпали колотый камень, в другое – бросали кули с глиной, а главное – берегли от татей то место, где над поверхностью воды висел водосток на случай паводка и резкого поднятия уровня пруда.

18

См. книгу третью

«Страсти по Софии» настоящего романа.

– Какие у нас тут тати? – удивился староста. – На земли Аламанти даже королевские войска боятся заходить. Один раз французы просто мимо прошли, две ночи отдохнули – и что вышло? Не стало тех французов. Армия была – ого-го! А побили их итальянцы. А все потому, что королевские солдаты обидели Аламанти.

– Береженного Бог бережет, – сказал им «синьор Иоанн». – Оберегайте от татей именно этот участок плотины. Он – самый слабый.

И староста Ивана послушался.

Через год впрямь оказалось, что в местах, указанных Иваном, плотина истоньшилась от внутренних течений на добрых полтора локтя. А водосток пытался в прошлом году выломать чужой человек.

– Знаете, синьора, кем оказался тать? – широко распахивая глаза, спросила меня служанка с потешным именем Си-Си, всю жизнь следившая за кладовыми, где хранились соления на зиму и висели на крюках окорока. – Ну, тот – лиходей, хотевший разрушить плоти ну? – и, закатив глаза совсем под лоб, объявила. – Слуга самого Фердинанда Медичи! Того самого! Герцога Тосканского.

И далее доверительным шепотом она и подруга ее, старая Мария, рассказали, что злодея пытал мой придворный палач (признаюсь, до того момента я и не знала, что у меня в замке живет на моих кормах подобный специалист) – и вызнал, что герцог тосканский решил уничтожить наше с отцом рукотворное озеро того лишь ради, чтобы сообщить о случившемся на весь свет так, чтобы я узнала об этом в Париже и бросилась домой спасать честь своей семьи. А по дороге от Марселя или от Турина меня бы похитили слуги герцога, которых он уже порассовал по всем селам и городам Савойи на этой дороге.

– Оттого все мы и удивились вашему приезду, синьора, – сказала Си-Си. – Не должны были вы пройти весь заслон герцога. Только разве что волшебство вам помогло.

Самое смешное было в том, что я действительно промчалась по дороге от Марселя до Турина, а потом и до своих земель, как нож проходит сквозь масло, не встретившись при этом ни с кем, нигде не задерживаясь, не вступая в разговоры с другими путешественниками.

Было, правда, одно нападение каких-то разбойников на подъезде к Турину. Но двух негодяев я убила из пистолетов, а потом, пока Юлия перезаряжала мне их, заколола еще двоих шпагой. Пятому пришлось стрелять в спину последнему мерзавцу из пистолета, который успела Юлия все-таки зарядить. На все про все ушло меньше получаса. Дольше искали мы со служанкой кучера, который сбежал при первом же крике разбойников стоять и отдавать кошельки. Больше никто ехать домой мне не мешал.

– Я обманула слуг герцога, – соврала я служанке. – Во владения Аламанти вошла не по дороге и через мост, а через горы. В том месте, где меня держал в плену Лепорелло. [19]

И милая моя служанка поверила. Да так, что лицо ее сразу просияло. И тотчас весть эту разнесла по всему замку. То-то было радости и восторгов!

Еще бы! Графиня Аламанти не колдовала на дороге для возвращения домой, а пробралась сквозь враждебные кордоны флорентийского герцога хитростью, пользуясь лишь своим умом и умением! Значит, все слухи о том, что знается она с нечистой силой, – ложь!

19

См. книгу третью «Страсти по Софии» настоящего романа.

Ибо нет ничего на свете страннее сознания раба. Эти же самые бабы спокойно относились с рождения своего к тому, что и отец мой, и я занимались в тайной лаборатории наукой, которую слуги почитали тоже колдовством.

Они даже гордились тем, что служат у волшебников! Потому что могущество наше распространялось и на них. Ибо мы были в состоянии обезопасить и себя, и своих крепостных от всех мыслимых ими врагов и бед. Аламанти были всемогущи – и наше всемогущество давало нашим слугам и крепостным право смотреть на рабов других синьоров свысока: мы вас, мол, потому не покоряем и не уничтожаем, что мы великодушны и не желаем вам зла, но если вы посмеете… – и так далее. И в то же время – такой страх от мысли, что именно благодаря колдовству я сумела добраться до дома…

То есть одной своей фразой, которую слуги замка разнесли в тот же день по всем землям Аламанти, я свела на нет всю ту заразу, которую напустил на умы моих подданных наш падре. Не пришлось даже второй раз вызывать его для того, чтобы вводить в полусон.

Особенно любопытно было потом узнать, как паства слегка помяла падре бока и едва не выбила ему глаз, когда он с амвона вновь назвал меня еретичкой и прислужницей Дьявола. Пастора, изрядно помятого и покрытого синяками, приволокли к крыльцу замка и бросили к моим ногам с криком:

– Кайся, паскудник! Моли прощения у благодетельницы нашей! Велите казнить его, синьора София, или помиловать?

Я смотрела на избитое в кровь лицо иезуита, расплывшееся от кровоподтеков, на изодранную сутану, ловила взглядом его взгляд – и не находила. Спросила голосом тихим и нежным:

– Хочешь жить?

Говорить окровавленным, обеззубленным ртом он не смог, потому лишь кивнул.

И толпа разразилась криками:

– Слава Софии Аламанти!

Но это было потом – дня через два после того, как у меня разболелась голова, и я, прихлебывала целебный настой, слушала отчет моих служанок о том, что случилось на землях Аламанти за время моего последнего отсутствия. Думала при этом больше об Иване Болотникове, а не о том, что из-за ранних заморозков пришлось вырубить в прошлом году и выкорчевать половину яблоневого сада на задах замка, потом сажать дички, которые станут прививать садовники только следующим летом, ибо прижились дички на новом месте плохо, и прочую хозяйственную мелочь.

Когда Си-Си стала рассказывать о том, что она стала засаливать огурцы не только с хреном, но и с листьями смородины, что придает кушанью особый привкус, я вдруг поняла: надо во что бы то ни стало отыскать моего Ивана. Как поняла это – так сразу и голова болеть перестала.

Вскочила с кресла, приказала звать ко мне пятерых молодых мужчин, годных быть моими гонцами.

– Куда? – спросила Си-Си. – Я хотела спросить: куда им ехать прикажет, синьора?

– Не знаю, – честно ответила я. – По всей Италии. Искать. Искать Ивана.

– Русского Иоанна?! – восторженно взвизгнула Си-Си, но тут же смутилась и спрятала свои блудливые глазки. – Простите, синьора.

Мария же сказала такое, от чего сердце мое так и подпрыгнуло:

– Чего пятерых посылать? – сказала она. – Одно го достаточно.

Я удивилась:

– Ты знаешь где Иван?

– Знаю, – ответила служанка. – Он теперь не Иван, а Иоанн Боло. И служит государю тосканскому. Генерал он теперь. Говорят, великий воин.

*Мой Иван служит Фердинанду Медичи? Это новость меня поразила неприятно. Ибо я рассказывала своему возлюбленному о том, какие чудовища – эти Медичи, и о том, как много боли я перенесла от них*. [20]

20

Вновь абзац, отмеченный звездочками, присутствует лишь в рукописи С. Аламанти, его нет в романе К. де ля Фер, которая посчитала, по-видимому, свою подругу не вполне искренней, ибо период жизни героини романа в Тоскане не описан как время страданий и тоски, совсем наоборот – София пишет, что довольно часто она была там счастлива. Однако, из песни, как говорится, слов не выкинешь, раз писала С. Аламанти в своих мемуарах, что Медичи в ее понимании – чудовища, так пусть и в окончательном варианте книги будет это именно так.