Уйын Полоза. Книга первая
Шрифт:
— Здравствуй, дяденька Художник. Мы вроде только что расстались, а ты уже соскучился, и позвал. Я очень рада. Моей собачке срочно нужна косточка, она очень хочет кушать, а я совсем не умею рисовать… Поможешь? — Жуткий ребенок резко обернулся, посмотрев туда, куда смотрел Гвоздев, и увидел черную женщину, прожигающую его взглядом. — Ты снова стоишь у меня на пути, тетенька Ерва. Зачем ты обижаешь моих друзей? — Голос ребенка стал жестким, и в нем зазвучал металл.
— Уйди с дороги, маленькая дрянь. Это моя добыча, посланная самим Полозом. — Ответный зловещий шепот резанул по ушам, так, что голова Гвоздева закружилась и он едва не упал.
Кто
Девочка, быстро наливаясь огнем, увеличивалась в размерах, и менялась, превращаясь в нечто похожее на ящерицу. Голос ее звучал все громче и громче, наполняясь постепенно рычанием бушующего огня.
— На этот раз мы все-таки решим, кто из нас сильнее, кто останется жить, и будет здесь править. — Превратившийся наконец в огромную, огненную саламандру с человеческим лицом, ребенок, медленно пошел на встречу черной женщины, давя четырьмя лапами, и разметая по сторонам нервным хвостом вспыхивающих улиток. — Только ты, я, и больше никого. Никто больше не помешает нам. — Из пасти вырвался огонь, и пылающей стрелой устремился к цели, но Ерва, не растерялась, и взмахнув руками, покрылась пухлым коконом пузырящейся, словно газированной воды, в которое и влетело зашипев, и потухло смертельное пламя, не причинив вреда.
Черная женщина крутанулась вокруг своей оси, и атаковала уже сама, причем сделала это на столько быстро, что Гвоздев едва успел заметить, что она сделала. Сорвавшийся с кончиков вытянутых пальцев с присосками водяной смерч, вытянувшийся толстым пожарным шлангом с воронкой снизу, понесся на встречу недавней девочки, высасывая одним, тонким концом воду из необычного неба и разбрасывая другим, как сеялкой, вокруг себя, многочисленных улиток. За мгновение до встречи с врагом, он вдруг побелел, превратившись в снежную вьюгу, и всосал в себя, с противным чавкающим звуком, защитницу Гвоздева. Максим, не выдержав, вскинув к плечу автомат, дал очередь.
— Ты что творишь, дурень? Куда полез? Не видишь, что ли, что твои пули ей как слону смешные муравьи, она их даже не чувствует. — Угрюм схватил Художника за руки, насильно опустив «Калаш» стволом в землю. — Не дури, они сами между собой разберутся. Теперь наше дело сторона.
— Не могу я просто стоять и смотреть. Огневушка помогает нам, а мы ничего не делаем. — Максим оттолкнул друга, и сменив рожек выпустил еще одну очередь.
— Дурак. — Прошипел Игорь. — Сдохнем тут оба, если не прекратишь строить из себя Робин Гуда.
В это время снежный кокон, окутавший саламандру, быстро растаял и стек к ее ногам, оставив после себя лужу грязной, парящей кипятком жижи, в которой варились черные улитки.
Девочка, если можно было теперь так назвать это создание, резко мотнула огненной головой, и сноп вспыхнувших неестественным огнем искр, сорвавшийся с пылающих волос, устремился на встречу черной сопернице, но та вдруг подпрыгнула, и зачерпнув из неба горсть воды, швырнула ее на встречу угрозе.
Взрыв огненного пара столкнувшихся стихий сотряс тундру, бросив ударной волной друзей на землю, и оглушив. Оба монстра рассмеялись, и вновь атаковали друг друга. Новый грохот сотряс тундру, и лежащих людей, а следом еще один, и еще, и окончания этому не было
— Лежи и не дергайся. — Угрюм схватил пытающегося подняться Художника. — Нам там места нет. Если только не хочешь стать главной частью наваристого бульончика из человечины. Лежи и жди, наше время капает, скоро все закончится. Нарисуй лучше, пока есть время, девочке косточку для собачки. Она очень этого просила. — Рука его дрожала, и в глазах застыл ужас, но он улыбался. — Скоро ништяки делить будем братан. Потерпи немного, не делай глупостей.
Максим сел, тряхнув оглушенной головой, вытащил из ножен кинжал, и нацарапал на обгоревшем мху, раскидав трупики улиток, рисунок корявой косточки.
— Это все, что я могу для тебя сделать, Огневушка, прости. — Прошептал он пересохшими губами, в сторону раскаленного тумана.
— Спасибо, дяденька Художник. — Раздался оттуда детский голос. — Я, и песик будем тебя помнить.
— И я, буду вас помнить. — Максим смахнул с глаз несуществующую слезу, и тут же раздался безучастный мужской голос:
— До окончания испытания осталась одна минута. После завершения, вы окажитесь в локации, из которой попали в это место. Ждите, там с вами будут говорить.
Пространство подернулось рябью, задрожало. Море над головой вспенилось, закрутилось воронкой, и рухнуло на головы людей, погрузив в пучину, и перехватив дыхание, но это быстро закончилось, и под ногами оказалась земля.
— Десять. — Тот же голос начал отсчет времени, оставшегося до возвращения. — Девять, восемь, семь. — Пустыня задрожала, и вдруг осыпалась зыбучим песком, потянув за собой игроков. — Один…
***
Все тот же ручей журчит под ногами, и взбирается по отвесной скале, омывая рычаги-стрелки с изображениями животных, и исчезая в камне, словно впитываясь в губку. Ничего не изменилось в пещере. Полумрак и запах нефти, и только тишина казалась теперь неестественно-оглушающей, или так ощущалось после грохота сражения монстров.
Они стояли ошарашенные быстрой сменой обстановки, и не веря, что после всего случившегося остались живы. Стояли, смотрели на воду и молчали, наслаждаясь покоем. В такие моменты слова не нужны, они лишние, невозможно высказать чувства, бушующие в душе, их просто не описать, как бы этого не хотелось сделать.
В такие моменты человек всегда один, даже если вокруг толпа друзей, даже если рядом близкие ему люди и волнуются за него. Ему просто нечего им сказать. Это как боль рождения и смерти, она всегда только для одного, и это совсем не эгоизм, это то, что испытывает человек, это только его боль, и одновременно облегчение от финала, а все остальные могут ему только посочувствовать, или порадоваться, в зависимости от ситуации, но ощутить того, что ощущает он, увы не могут.
Первым очнулся Угрюм. Он оглянулся, словно не веря, что все это происходит с ним, и что это не сон.
— Однако. — Произнес он и замолчал. Максим недоуменно посмотрел на него, и они, одновременно повернувшись друг, к другу засмеялись, хлопая по плечам. — Живы братан. — Глотал слова бушующими в душе чувствами Игорь. — Понимаешь?! Живы! На-ка выкуси пиявка болотная, уж облезлый. Кишка у тебя тонка Угрюма упокоить. — Он ткнул в сторону ручья скрученный из пальцев, грязный кукиш. — Я еще тебя переживу червяк-переросток.