Узбекские народные сказки. Том 2
Шрифт:
– Ах, отец, – сказал он со вздохом, – у бая есть дочь, я люблю эту девушку. Об этом никто не знает – ни отец, ни дочь. Я уже несколько дней не видел ее, просто измучился, и даже сам не знаю, как случилось, что я зашел к ним во двор. Увидев девушку, я опомнился, пришел в себя и сразу вышел из ичкари, кинулся в гостиную и стал сворачивать ковер. Вошел хозяин. Мне некуда было деваться, и я сказал ему, что я вор. Вот и все, таксыр, у меня не было другого выхода. А на самом деле я не вор, а сын бедняка Нормата, сапожника, которого вы сами знаете. Сколько б мы ни просили бая, хоть тысячу раз, все равно он
Юноша заплакал.
– Ну, ладно, сынок, полно, не плачь. Я буду твоим посаженным отцом и женю тебя на дочери бая, – пообещал Навои.
Позвав бая и судью, он сказал им:
– Я хорошо знаю этого юношу и его отца. Он не может украсть и никогда не воровал. Он любит вашу дочь, – обращаясь к баю, объяснил Навои, – и поэтому зашел к вам во двор. Я прошу вас, почтенный бай, вы сейчас идите домой и начинайте готовиться к свадьбе, а я от своего имени пришлю к вам сватов. Завтра пятница. Через неделю, в следующую пятницу, отпразднуем свадьбу.
Бай и судья так и застыли на месте от удивления.
Вот так Навои выдал замуж байскую дочь за сына бедняка-сапожника.
Молодые люди поженились, достигнув желаний и цели.
Перевод С. Паластрова.
НАВОИ И ПОДЕНЩИК
Один юноша, оставшись без родителей, добывал себе кусок хлеба поденной работой и тем жил. Характер у юноши был добрый, отзывчивый. Заскандалят на базаре между собой люди, он всегда постарается их помирить. Застрянет чья-нибудь арба в грязи – он уже тут как тут, хватается за спицы колеса, ухает, гикает, понукает лошадь. Так он, чем мог, помогал народу.
Мудрый Алишер Навои, прослышав про добрый нрав юноши, всегда при встрече с ним здоровался первым, не дожидаясь, пока тот скажет свое приветствие. Юноша очень удивлялся, почему такой известный человек относится к нему с таким уважением. «Я бедняк, день и ночь работаю, тем добываю себе кусок хлеба, ни разу в жизни еще не совершал намаза (намаз – так называется молитва у мусульман), никогда не соблюдал постов. За что же Алишер так уважает меня? – рассуждал юноша. – И почему я так живу? Какая мне польза от такой жизни? Семьи у меня нет. Для чего я стараюсь, работаю? Зачем мне деньги, богатство?»
После долгих размышлений юноша решил жить по-другому. Пошел он в мечеть, сел в крытом проходе у главного входа и стал аккуратно выполнять все пять намазов, установленных для мусульман. Он встречал и провожал молящихся, приходивших в мечеть, принимая от них доброхотные подаяния, и целый день ничего не делал, только перебирал четки, пребывая в молитве и бдении. А до народа ему дела не было, никому он теперь не помогал, никого не мирил.
Однажды юноша сидел у главного входа в мечеть, перебирая четки. Смотрит – по улице идет Алишер Навои, беседуя с молодым человеком. Когда Навои стал подходить к мечети, юноша подумал: «Какой Алишер проницательный человек! Он уже заранее знал, что я стану богомольным и буду точно совершать молитвы, поэтому он и уважает
Когда Навои подошел поближе, юноша встал и поздоровался с ним, почтительно сложив руки на груди. Однако поэт не только не ответил на приветствие юноши, но даже не взглянул на него и прошел мимо. «Навои, должно быть, увлекся разговором с молодым человеком и не заметил меня», – подумал юноша, утешая сам себя.
Не прошло и трех-четырех дней, как Алишер Навои вновь появился у мечети. Так же, как и в прошлый раз, он шел, беседуя с тем же молодым человеком. Юноша встал и поздоровался, но Навои опять прошел мимо, не сказав ни слова. Юноша удивился, поспешил за поэтом и спросил его:
– Таксыр (таксыр – господин), раньше я совсем не молился, ни разу в жизни не ударил лбом своим о землю: некогда было, все работал, бегал, суетился, всем помогал, покрикивал, всех мирил – и тогда вы, проходя, сами приветствовали меня. А теперь я с утра до вечера пребываю в молитве, совершаю все намазы и здороваюсь с вами так же, как и раньше, почему же вы теперь даже не отвечаете на мое приветствие? Что за причина?
Выслушав его, Навои спокойно ответил:
– Когда ты бегал да покрикивал, суетился, помогал, мирил людей, от тебя была польза народу. А теперь у тебя одна забота – сидишь ты с утра до вечера и только смотришь, как бы получить с людей подаяние на завтрак, на обед и на ужин. Вот в этом вся и причина, почему я теперь не отвечаю на твое приветствие!
Эти слова Навои так подействовали на юношу, что он снова стал работать.
Перевод С. Паластрова.
СУЛТАН И ЕГО СОРОК ВИЗИРЕЙ
У гератского султана Хусейна Байкары было всего сорок визирей. Сороковым визирем был Алишер Навои. Все без одного сорок визирей постоянно сеяли смуту, занимались подстрекательством, вечно клеветали на Навои. Однажды они пришли к Хусейну Байкаре и снова возвели на Алишера Навои какую-то клевету. Тогда Хусейн Байкара освободил его от должности визиря.
Как-то раз Хусейн Байкара, лежа на мягкой тахте и уставившись глазами в потолок, сказал визирям:
– Доставьте!
Визири засуетились и поспешно подали султану кальян. Но Хусейн Байкара отмахнулся от кальяна и сказал еще громче:
– Доставьте!
Визири кинулись на кухню и принесли золотые блюда с роскошными яствами, но Хусейн Байкара был сыт и не пожелал есть.
– Доставьте! – снова повторил он уже сердитым голосом.
Визири, теряясь в догадках, подносили султану то одно, то другое.
Каждый по своему разумению доставал и нес то, что ему в голову приходило, полагая, что именно этого захотелось Хусейну. Однако никто из них не мог угадать, что было на уме у султана, который всякий раз отсылал их, повторяя свой приказ:
– Доставьте!
Визири сбились с ног. До самого вечера во дворце продолжалась беготня. Визири уже все перепробовали и теперь, с недоумением поглядывая друг на друга, толпились у дверей. Наконец кто-то из них, набравшись смелости, обратился к Хусейну: