Уздечка для сварливых
Шрифт:
Сара прислонилась к стене и посмотрела через лестничный пролет в сторону спальни Матильды, где из-за приоткрытой двери виднелась дубовая кровать с множеством подушек. Казалось, они все еще хранили тепло, которое безвозвратно покинуло тело покойницы.
– Не такая уж и пожилая, – мягко возразила Сара. – Всего шестьдесят пять лет. В наши дни это не возраст.
– Надо же, а выглядит старше; впрочем, неудивительно, если учесть, сколько крови она потеряла. – Полицейский сверился с записями в своем блокноте и продолжал: – Вы говорите, дочь миссис Гиллеспи живет в Лондоне, а
– А миссис и мистер Спед не знают?
Сара видела их мельком в библиотеке, перед тем как подняться наверх: нервно цепляются друг за друга, словно перепуганные дети, серые лица со следами недавно пережитого шока.
– Спеды приходят сюда дважды в неделю уже многие годы. Он смотрит за садом, а она убирается в доме. Они должны знать о миссис Гиллеспи больше, чем кто бы то ни было.
Полицейский кивнул.
– К сожалению, с тех пор как миссис Спед нашла тело, мы ничего не смогли от них добиться, кроме истерики. В любом случае мы расспросим жителей деревни о родственниках умершей. – Он взглянул в сторону спальни. – На ее ночном столике стоит пустой пузырек от снотворного, рядом с бокалом из-под виски. Похоже, все сходится. Виски для храбрости, снотворное, а потом – кухонный нож в ванной. Вы по-прежнему утверждаете, что не ожидали, что она покончит с собой?
– Господи, откуда мне знать. – Сара провела дрожащей рукой по своим коротким черным волосам. – Я не выписала бы ей снотворное, если бы подозревала, что она может использовать его в таких целях. Кроме того, Матильда пила таблетки уже многие годы, с тех пор, как однажды их ей прописали. Так что я никак не ожидала от нее самоубийства, по крайней мере исходя из того, что знала о ней. У нас были нормальные отношения доктора и пациента. Иногда она испытывала жуткую боль из-за артрита и не могла заснуть. – Сара нахмурилась. – Кстати, таблеток у нее оставалось совсем немного. На этой неделе я должна была выписать новый рецепт.
– Возможно, она их копила, – безучастно сказал полицейский. – Она когда-нибудь делилась с вами душевными переживаниями?
– Очень сильно сомневаюсь, что она ими с кем-либо делилась. Матильда не из таких. Она была очень скрытной. – Сара пожала плечами. – Да и знала я ее всего... Ну, около года. Я живу в Лонг-Аптоне, а не в Фонтвилле, так что встречалась с ней только во время своих визитов. – Она покачала головой. – В ее медицинской карте нет и намека на склонность к депрессии. Но меня беспокоит... – Она замолчала.
– Что вас беспокоит, доктор Блейкни?
– Во время последней нашей встречи мы разговаривали о свободе. Матильда заявила, что свобода – всего лишь иллюзия, в современном обществе нет такого понятия. Она процитировала мне Руссо, знаменитый лозунг студентов-шестидесятников: «Человек рожден свободным, но всегда закован в цепи». По мнению Матильды, остался только один вид свободы – свобода выбрать время и способ смерти. – Ее лицо посуровело. – Впрочем, мы вели подобные разговоры каждый раз, когда я заходила к ней. И этот разговор ничем не отличался от предыдущих.
– Когда это было? Сара тяжело вздохнула:
– Три недели назад. Что самое ужасное, я все свела к шутке.
Детектив, крупный пожилой мужчина, сочувственно похлопал ее по руке:
– Перестаньте, незачем мучить себя. Она умерла от потери крови, а не от передозировки снотворного. Кроме того, я не исключаю возможность убийства. – Он покачал головой. – Я видел немало самоубийц, но чтобы пожилая женщина решила превратить себя в букет в ванной... Скорее всего за этим стоят деньги. Мы, старики, слишком долго живем, и молодые начинают испытывать нетерпение.
Слишком он эмоционален, подумала Сара.
Час спустя доктор Камерон был настроен более скептически.
– Вам придется попотеть, если хотите доказать, что она сделала это не сама.
Тело вынули из ванны и положили на расстеленный на полу целлофан. «Уздечка для сварливых» все еще оставалась на лице женщины.
– Кроме разрезов на запястьях, нет ни царапин, ни травм, за исключением естественно образующихся, конечно. – Он показал на багровые пятна в области ягодиц. – Это посмертная гипостаза, а не синяки. Бедная старушка. Она даже не дергалась.
Сержант Купер выглянул из-за дверного косяка, чтобы посмотреть на серое тело, но тут же с отвращением отпрянул.
– Она и не могла дергаться, если находилась под воздействием лекарств, – пробормотал он.
Камерон стянул резиновые перчатки.
– Посмотрим, что покажут лабораторные анализы, но мой совет – попридержите коней. Не думаю, что старший инспектор будет тратить время и силы на это дело. Здесь почти все ясно. Буду откровенным: если на вскрытии не обнаружится ничего необычного, я констатирую самоубийство.
– А что говорит вам ваше чутье, доктор? Лично мне листья крапивы подсказывают, что это было убийство. Зачем ей жечься крапивой перед смертью?
– Самобичевание. Да и вам ли не знать, что в таких ситуациях трудно отыскать логику. Самоубийцы редко находятся в ясном рассудке, совершая подобное. И все же, – задумчиво произнес Камерон, – я удивлен, что она не оставила записки. В ее внешнем виде столько театральности, что какое-то объяснение этому должно быть. – Доктор начал заворачивать тело в целлофан. – Почитайте «Гамлета». Думаю, ответ нужно искать там.
Мистер и миссис Спед топтались в библиотеке, словно два неприкаянных призрака. Они были настолько непривлекательны внешне, что Купер засомневался, вполне ли здоровы супруги в умственном плане. Оба не смотрели в глаза сержанту, и на каждый его вопрос следовал немой обмен взглядами, после чего отвечал кто-то один.
– Доктор Блейкни сообщила, у миссис Гиллеспи есть дочь, проживающая в Лондоне, и внучка в пансионе. Не могли бы вы назвать мне их имена и объяснить, где их можно найти?
– Она хранила свои бумаги в полном порядке, – заговорила наконец миссис Спед, получив что-то вроде немого разрешения от своего мужа. – Все есть в бумагах. – Женщина кивнула в сторону письменного стола и дубового бюро. – Где-то там. В полном порядке. Всегда в полном порядке.