Уздечка для сварливых
Шрифт:
– Какую?
– Обычная похоть. Джоанна Лассель – очень красивая женщина. – Сара кивнула на дверь в десяти ярдах перед ними. – Вот и офис Даггана.
Кейт остановился и отвел Сару в сторону.
– Подожди, я что-то не пойму. Люди говорят, ты убила старушку ради ее денег?
– Это одна из теорий, витающих в воздухе, – ответила она сухо. – Пациенты уходят от меня толпами. – На ее ресницах показались слезы. – Если хочешь знать, это зашло еще дальше. Некоторые переходят на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться со мной. – Она высморкалась. – Моих коллег тоже не назовешь довольными
– Но это же полный бред, – сказал Кейт, разозлившись.
– Не более чем наследство, оставленное пожилой женщиной практически незнакомому человеку.
– Я разговаривал вчера с Дагганом по телефону. Он утверждает, что миссис Гиллеспи очень хорошо к тебе относилась.
– Я к тебе тоже очень хорошо отношусь, Кейт, и тем не менее не собираюсь оставлять тебе все свои деньги. – Она пожала плечами. – Я, наверное, не удивилась бы, завещай она мне сотню фунтов или даже «уздечку для сварливых», но отдавать мне все целиком... Я не сделала ничего, чтобы заслужить подобный подарок, только иногда смеялась над ее шутками и выписывала болеутоляющие таблетки. Кейт пожал плечами:
– Возможно, этого оказалось достаточно. Сара покачала головой:
– Люди не лишают наследства родных в пользу едва знакомого человека, приходящего раз в месяц на полчаса. Это сумасшествие. Старички, очарованные молоденькими девушками, да, они способны настолько свихнуться; но не такие тертые калачи, как Матильда. Если уж ей так хотелось лишить дочь и внучку денег, то почему не оставить все Джеку? Он знал ее настолько хорошо, что Матильда с удовольствием позировала ему в обнаженном виде.
Кейт был жутко зол, когда открывал дверь офиса Даггана и пропускал Сару вперед. Что-то очень непристойное было в Джеке Блейкни, раз он убедил пожилую женщину раздеться перед ним. И как только она пошла на такое? Нет, все это определенно не укладывалось в голове. Вообще привлекательность Джека, если она и существовала в природе, оставалась для Кейта загадкой. Он предпочитал более простых людей, которые рассказывали смешные анекдоты, сами покупали себе выпивку и не раскачивали лодку, говоря или действуя не к месту. Он успокоил себя мыслью, что эта история с раздеванием – выдумка. Хотя в глубине души юрист знал: это правда. Самым необъяснимым в Джеке Блейкни было то, что женщины действительно раздевались для него.
Беседа с адвокатами тянулась бесконечно медленно, увязая в деталях семейного законодательства 1975 года, согласно которому (Дагган утверждал, будто объяснил это Матильде) Джоанна вправе потребовать для себя солидное содержание.
– Миссис Гиллеспи не последовала моему совету, – сказал он, – и велела подготовить завещание, в котором все свое имущество она оставляет вам. Тем не менее в свете того, что миссис Гиллеспи полностью обеспечивала дочь, и того факта, что миссис Лассель не владеет лондонской квартирой, у миссис Лассель есть хороший шанс в суде вытребовать себе содержание. В таком случае выплата некоей суммы сейчас может оказаться хорошим выходом из сложившейся ситуации. Предлагаю проконсультироваться по этому вопросу с юридическим советом. Сара подняла голову:
– Вы
Когда адвокат хотел, он мог быть довольно прямолинейным.
– А зачем вам отказываться?
– Из чувства самосохранения.
– Не понимаю.
– Наверное, потому, что у вашего порога не дежурила полицейская машина последние три недели. Матильда умерла при таинственных обстоятельствах, а я единственная, кто выиграл от ее смерти. Я бы сказала, что этот факт делает мое положение несколько уязвимым. Или я не права?
– Нет, если вы не знали о завещании.
– А как. мне это доказать, мистер Дагган? Он благожелательно улыбнулся:
– Давайте подойдем к делу с другой стороны, доктор Блейкни. Как ваш отказ от наследства докажет, что вы ее не убивали? Разве не начнут говорить, что вы просто испугались и что ваша попытка выдать смерть за самоубийство не сработала? – Он сделал паузу, но, когда Сара ничего не ответила, продолжил: – И никто не будет аплодировать вашему великодушию, потому что деньги все равно не вернутся к миссис Лассель или ее дочери, а отправятся к стаду ослов. По крайней мере, если вы примете наследство, эти женщины могут рассчитывать на некоторую компенсацию.
Сара смотрела мимо адвоката в окно.
– Почему она сделала это?
– Она говорила, вы ей нравитесь.
– Вы что, совсем ее не расспрашивали? Разве это нормальная ситуация, когда богатые пожилые женщины приходят ни с того ни с сего, чтобы составить новое, тайное, завещание, о котором их родственники ничего не должны знать? Разве вы не обязаны были отговорить ее? Ведь это могла быть сиюминутная прихоть, последствия которой мы теперь вынуждены расхлебывать. Люди говорят, что я чрезмерно влияла на пациентку.
Дагган повертел в руках карандаш.
– Сиюминутная прихоть?.. Первый раз она заговорила со мной об изменении завещания три месяца назад, и, если честно, я действительно пытался отговорить ее. Я тогда сказал, что, как правило, семейные деньги лучше оставлять внутри семьи, независимо от того, любит или нет владелец состояния своих детей. Я пытался доказать, хоть и безрезультатно, что она не должна считать деньги Кавендишей лично своими, а воспринимать их только как некий трастовый фонд, который необходимо передать следующим поколениям. – Он пожал плечами. – Миссис Гиллеспи и слушать ничего не хотела. Потом я посоветовал ей обсудить этот вопрос с вами. Тщетно. Она поставила жесткое условие: вы наследуете все, но не должны знать об этом заранее. Чтобы не возникло недоразумений, я убедился, что нежелательного влияния с вашей стороны быть не могло, о чем и сообщил полиции.
Сара была потрясена.
– Три месяца, – медленно повторила она. – Об этом вы тоже сказали полиции?
Адвокат кивнул:
– Они проверяли версию минутного каприза. Сара поднесла дрожащие пальцы к губам.
– Наверное, у меня был шанс доказать, что я не знала о завещании, если бы она написала его за два дня до смерти. А вот если она планировала этот шаг три месяца, то доказать мою неосведомленность – дело практически безнадежное.
Джон Хепгуд, сотрудник банка, откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.