Ужас в Белом Доме
Шрифт:
— Я бы рад помочь, — Пруэл покачал головой, и в солнечном луче вспыхнули его тщательно зачесанные назад светлые с сединой волосы, — но, приятель, это же всего-навсего телефонный звонок.
— Я хорошо заплачу.
— Мы берем не меньше ста тысяч — и это так, приехать посмотреть. А представь, во сколько встанет настоящая работа. Имей в виду — мы ведь посылаем не компанию отставных сержантов в синих пижамах, которым осталась пара шагов до биржи труда. Наша охрана — с гарантией.
— Да, выйдет немало.
— Милый мой, да мы бы сделали все за так —
— Мне угрожает смерть, — ответил Уолгрин.
— Слушай, ты в последнее время не слишком налегал на секс? В нашем возрасте такое случается — теряешь вдруг чувство меры. Мы-то с тобой ведь хорошо знаем, что один телефонный звонок...
Вечером следующего дня Эрнест Уолгрин из Миннеаполиса, штат Миннесота, вылетел в Манчестер в Нью-Гемпшире для опознания трупа своей жены.
Шприц вонзили в затылок — словно желая ввести что-то прямо ей в мозг. Но шприц был ветеринарным — и в мозг не было введено ничего, кроме длинной толстой иглы. Иглы и струи воздуха.
Струя воздуха, попавшая в сосуд — смерть наступила почти мгновенно. Тело обнаружили на заднем сиденье машины, принадлежавшей брату Милдред. Никаких отпечатков ни в машине, ни на самом шприце найдено не было. Как будто кто-то — или что-то — незамеченным появился в этом безмятежном северном краю лишь для того, чтобы сделать свое дело — и затем исчез также незамеченным. Мотивы были тоже неизвестны.
К прилету Уолгрина гроб с телом Милдред был уже в аэропорту. Рядом с носилками, глядя в пол, стоял Лестер Пруэл.
— Прости, старик. Мы правда не знали. Можешь на нас полностью рассчитывать. Прости, прошу еще раз... правда, прости. Сам понимаешь, мы подумали — мало ли, телефонный звонок... Слушай, мы не можем вернуть ее тебе — но защитить тебя в наших силах, если ты, конечно захочешь этого.
— Да, — коротко ответил Уолгрин.
Милдред, подумал он, хотела бы этого. Жизнь... Милдред так любила ее — и не простила бы живым пренебрежения к ней из-за одной лишь ее смерти.
Похоронили ее на кладбище в Аркадии, в окрестностях городка Оливия, округ Ренвилл, в краю зеленых полей, где родился отец Эрнеста, в земле, на которой колеса трактора его сына оставили след там, где некогда шел за плугом дед Уолгрина.
Никогда еще тихий городок Оливия, штат Миннесота, не видел таких странных похорон. Мужчины в дорогих костюмах останавливали идущих к могиле участников траурной процессии, чтобы проверить содержимое их карманов. Бизнесмен из Оливии, старый друг Эрнеста и его семьи, даже предположил, что под пижамами у этих парней спрятаны устройства наподобие миноискателей, реагирующие на малейший признак металла.
С утра прочесали лесок на ближнем холме, выгнав оттуда рассерженного охотника. Когда он отказался покинуть рощу, у него забрали ружье, а в ответ на угрозу пойти в полицию
Странной была и машина, в которой Эрнест Уолгрин приехал на похороны. Ребристая резина ее протекторов оставляла в мягкой весенней земле колею глубиной в добрых четыре дюйма; автомобиль даже на вид имел необычный вес, и когда некий юный горожанин как-то просочился сквозь кордон молчаливых парней, все время окружавших автомобиль, то с удивлением рассказывал, что металл кузова «не гудел, если по нему стукнуть».
Какая там машина — настоящий танк, замаскированный под автомобиль; и уж наверняка не один ствол скрывался в кейсах, под сложенными газетами и пиджаками молчаливых спутников Эрнста.
Местные жители наперебой убеждали друг друга, что Уолгрин, как видно, связался с мафией.
— Бросьте, — возражали другие. — Эти парни ничуть не походят на мафиози, вы же сами видите.
— Ну да, — не соглашались третьи. — Они за это время уже так обамериканились, что ничем не отличаются от нас с вами.
— Кто-то вспомнил, что Эрнест Уолгрин когда-то работал на правительство — по крайней мере, так говорили.
— А, тогда все понятно, Эрни, значит, шпионит для ЦРУ. Им и приходится его охранять — видно, в свое время поубивали чертову уйму русских.
Уолгрин, не отрываясь, следил, как белый гроб с телом Милдред опускали в узкую щель могилы, и в который раз подумал, как же мало последнее пристанище. И при мысли о том, что Милдред навсегда останется в этой узкой дыре, он наконец не выдержал. Плакать было можно — все равно не осталось ничего, кроме слез. И убеждать себя, что здесь вовсе не Милдред опускали сейчас в вечную тьму, а лишь ее тело — сама Милдред исчезла, как только жизнь покинула ее. И, вспомнив ее, в толчее аэропорта нервно рывшуюся в сумочке, он устало подумал: кем бы он ни был, прошу его лишь об одном — пусть быстрее кончает со мной, и баста.
Не осталось ни ненависти, ни жажды мести — только скорбь и желание, чтобы все поскорее кончилось.
Осмотрев дом Уолгрина, ребята из «Палдора» единодушно решили, что оставаться там более чем рискованно — слишком много входных дверей и слуховых окон.
— Просто рай для убийцы, — констатировал Пруэл, лично вызвавшийся руководить охраной Уолгрина.
Предложение оставить дом Уолгрин принял с радостью — Милдред все еще была здесь, в каждой комнате, в каждом предмете — от гончарного круга на полу до треснутого зеркала в ее спальне.
— У меня есть зимний домик в Солнечной долине, — ответил он Пруэлу. — Но, понимаешь... мне нужно будет чем-то заняться. Чтобы думать поменьше. А то, боюсь, я сойду с ума.
Пруэл ободряюще похлопал его по плечу.
— Работой мы тебя обеспечим.
Домик в Солнечной долине Пруэл назвал идеальным убежищем, заметив, что нужно будет лишь «кое-что обновить». Деньги у Уолгрина отказались брать наотрез, а чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Лес Пруэл посвящал его в тайны последних достижений охранной техники.