Ужасы Фобии Грин

tapatunya

Он улыбнулся ей, снизу вверх — неуверенной, не идущей ему улыбкой, которая смотрелась на звериной физиономии нелепо, будто бусы на вобсе.

— Зачем ты это сделала, Фоб? — спросил Крест. — Милосерднее было бы оставить меня там, где я был.

— Ты не заслуживаешь милосердия, — отрезала она, всё ещё злая после прочтённой книжицы. — Ты заслуживаешь…

— Этой лужи?

— Меня.

Она опустилась с ним рядом, запуская руки в его волосы, опрокидывая голову назад для того, чтобы солнечный луч осветил и всегда сумрачные глаза тоже.

Не было во взгляде Креста обычной усталости, или обречённости, или постоянной

хмурости. Он смотрел прямо и спокойно, будто весенний дождь омыл его многострадальное и потрёпанное сердце.

Он был свободен. Впервые за много веков Крест был свободен от клятвы, которую он когда-то дал Наместнику.

— Ты не такая уж ценная награда, — пробормотал наёмник, не пытаясь вырваться из её рук, которые наверняка слишком сильно и даже больно тянули за волосы.

— Я лучшее, что с тобой случалось, — самоуверенно заявила Фобия, ощущая, как силы возвращаются к ней.

— Ты убила меня, — припомнил он с неожиданным ехидством, — а потом выдернула из ниоткуда. Эти сны… Как ты умудрилась сделать ловушку?

— Цепь. Вокруг тебя всегда прекрасные женщины, не замечал?

— Нет, — ответил Крест, рывком притягивая её к себе, и Фобия только засмеялась, ощутив спиной холодную влагу набухшей от частых дождей земли.

Они упали вниз, вцепившись друга в друга среди клочьев тумана, и Фобия обхватила Креста не только руками, но и ногами.

Он пытался целовать её с неспешной небрежностью, но получалось совсем плохо, потому что жадность победила, и Фобия уже не отдавалась покорно торопливому натиску, но и сама набрасывалась и кусалась, и готова была даже драться от переполнявшего её ликования. Всё стало просто и легко, и мир, который ещё час назад казался непосильной ношей, пригибающей к земле, превратился в пушинку.

А потом Крест вдруг обмяк, тяжело навалившись сверху, и Фобия закричала, испугавшись того, что он снова умер, и чуть оттолкнула его, чтобы нащупать пульс, и увидела Антонио, с совершенно белым лицом склонившегося над ними. В руке у него был камень.

— Спятил? — крикнула Фобия яростно, переворачивая Креста на спину и прислушиваясь к работе его сердца.

— Он же напал на тебя, — гневно ответил Варна.

— Боже, невинное дитя, ты в состоянии отличить людей, которые хотят потрахаться от тех, кто хочет убить друг друга?

— По правде говоря, вы были похожи и на тех, и на других, — сказал Антонио, отбрасывая камень в сторону.

Крест застонал, открыл глаза.

— Лучшее, что случалось со мной, говоришь? — спросил он у Фобии невнятно.

22

— А пальчики! Пальчики какие крохотные!

— Носик сморщил.

— Антонио, посмотри скорее, он носик сморщил!

— Кряхтит… неужели видит какие-то сны?

Антонио смотрел на трех женщин, склонившихся над младенцем, и не мог понять, почему у них, таких разных, одинаковое выражение лица.

За окном сгущались сумерки.

В лазарет вошел Крест, сказал скучающим голосом:

— От кухни идет какой-то черный дым. Это специально, чтобы за ним нас враги не заметили?

— Перловка! — охнула Сения Кригг и рванула с места.

— Почему в этом лагере все время перловка? — раздраженно бросил Антонио. Он вообще был очень раздражен в этот день.

— Перловка — это хорошо, — отозвался Крест, — в тюрьме кормили куда

хуже.

Фобия не видела его целый день: бывший начальник лагеря бодро взялся за приведение в порядок места их обитания. Нашел где-то еще несколько печек — зимой бы их! — газовые баллоны, горячие пузыри для купания — разбиваешь один такой и пятнадцать минут в душевой кабинке сохраняется горячий и влажный воздух, вполне достаточно времени, чтобы принять душ. Притащил из неведомых запасов брикетный уголь, которым можно топить котлы для воды, а они-то все время мылись в тазике в лазарете.

— Конечно, у нас нет твоей живучести, — сказал Антонио. — Мне кажется, что ты не то что перловку, ты можешь питаться и куда худшими вещами и чувствовать себя нормально. Ты вообще не человек.

Крест посмотрел на него задумчиво, потом встал.

— Фобия, пойдем.

— Куда? — спросила она, не отрывая глаз от младенца.

— Ты же не думаешь, что мы останемся ночевать в этом общежитии. Я поставил печку в бывшем домике Оллмотта.

Фобия неохотно вышла на крыльцо вслед за Крестом, но со ступенек спускаться не стала.

— Что? — обернулся к ней бывший наемник.

Она вдохнула побольше воздуха и заговорила, пугаясь самой себя.

— Послушай, я не пойду с тобой в домик и не буду с тобой, потому что я вообще о тебе ничего не знаю. Я даже не знаю, жив ли ты на самом деле и что ты вообще такое. И я не знаю, что правда о тебе, а что нет. Я думаю, что все эти ужасы, они действительны. Ты на самом деле много лет был убийцей, а я не хочу убийцу. И мне все равно чью волю ты выполнял, и был ли у тебя выбор. Но ты помог Нэне уехать из города и скорее всего сохранил жизнь Антонио, я уж не говорю о том, сколько раз ты спасал меня. И ты позволил мертвому Наместнику стать слопом, ты же знал, что Оллмотт готовит удар, но ты ничего не делал. Пассивный бунт, не так ли? Ты избавился от своей зависимости чужими руками, а потом я тебя убила. Это было так правильно, Крест. Ты должен быть умереть там, на площади, и тогда все бы встало на свои места.

— Фоб, — сказал он негромко. — Но это ты не позволила мне умереть.

— Знаю, — с отчаянием отозвалась она. — Налетела эта безумная Цепь, и я поняла, что могу найти тебя. Я… до сих пор не могу понять, зачем я это сделала. Но, может, будем считать, что на этом наши счета закрыты?

Крест поднялся на ступеньку выше, протянул к Фобии руку, но она отшатнулась от него, как отшатываются от летящего в лицо кулака.

— Не трогай меня. Потому что я не могу думать здраво, когда ты ко мне прикасаешься. Я даже когда просто смотрю на тебя, уже теряю голову.

— И что все это значит? — сухо спросил Крест.

— Давай пока остановимся. Пока есть время на передышку. Мы все время на грани, мы все время в опасности, а это глушит рассудок, остаются одни инстинкты. Мы можем просто… просто какое-то время быть нейтральны?

— Нейтральны? — переспросил Соло. Рассекавший губу тонкий шрам начал подрагивать. — Я был нейтрален, но потом вдруг сильно заболело. Вот здесь, — от ткнул себя пальцем в грудь. — А потом голова взорвалась на части, и этот мир снова появился передо мной. И у меня тогда был шанс закрыть глаза и выключить этот мир. Ты говоришь про счета, но меньше всего на свете я хотел снова начать думать, и чувствовать, и ощущать себя живым. Я вернулся только по одной причине.