Ужасы. Замкнутый круг
Шрифт:
— Вы принимаете наркотики? — буднично поинтересовался Басма.
Через парк мы шли к бару, в котором я еще ни разу не бывал. Было около пяти часов дня, и я рассказал ему о галлюцинации — как я расценивал ночное происшествие, — когда мы встретились, чтобы выпить и поболтать.
— Нет, я уже несколько лет наркотиками не балуюсь, но и до этого никогда не злоупотреблял, — усмехнулся я.
— И вы абсолютно уверены, что вполне проснулись, когда увидели это зрелище — что бы оно ни значило?
— Да.
— И вы уже не спали до
— Определенно. Я лежал в постели, сожалея, что так рано проснулся. Потом увидел оранжевые сполохи — балконная дверь застеклена.
— Да, да, — нетерпеливо подгонял меня Басма.
— И, как я уже сказал, я сел, потом подошел к окну, вышел на балкон и увидел процессию.
— Ясно.
Басма больше не сказал ни слова до тех пор, пока мы не пришли в бар, где в продаже имелось лишь местное пиво «Болеро». Как только мы взяли свои напитки и я закурил, Басма снова вернулся к разговору:
— Так вы считаете, что это была галлюцинация?
— Да, конечно, — кивнул я. — Что же еще?
— Призраки. — Он улыбнулся, только не так, как если бы шутил. — Вероятно, вам довелось повидать исторических призраков.
— О, что-то я сомневаюсь насчет этого.
— Почему? По-моему, так и есть. Более того, мне кажется, что вы в предыдущую ночь тоже не спали, когда их увидели. Просто решили, что это был сон, потому что в первый раз были меньше уверены и к тому же выпили больше — так?
— Да, пил я действительно много, но все же считаю, что мне это приснилось. Под конец кошмара я запаниковал и мгновенно забылся сном — никаких воспоминаний о том, как вернулся в постель или хотел это сделать. — Я затушил окурок и принялся за другую сигарету. Мне не хотелось вновь разочаровывать Басму, который, как ребенок, желал верить в существование призраков. — К тому же, даже если я не спал, галлюцинация все равно могла мне примерещиться.
— Одна и та же галлюцинация две ночи подряд… — Басма обдумал это. — В вашем анамнезе подобное значится?
— Нет, вовсе нет, — пришлось признать мне.
— Тогда почему вы решили, что с вами ни с того ни с сего такое могло случиться?
Я пожал плечами:
— Виной тому то, что болтают о Бланке. А еще эмоциональное расстройство как следствие крушения супружеской жизни. Плюс некоторое отчаяние, порой накатывающее на меня по мере приближения к сорока годам. — Я допил пиво и огляделся в поисках официантки, которую в баре искать бесполезно. Потом вдруг осознал, насколько жалостливо по отношению к самому себе прозвучали мои слова, отчего я ужасно рассердился. — По правде говоря, я вообще понятия не имею, отчего это должно было со мной случиться.
— Галлюцинация? — снова тихонько переспросил Басма.
— Предположить это гораздо разумнее, чем воображать целую армию призраков.
— Если вам так угодно.
На самом деле было совсем не угодно, но уже сытый по горло не только разговорами об этом, но даже размышлениями, я сходил еще за двумя бокалами пива «Болеро» и сменил тему. И поведал собеседнику об утренней прогулке. Я взял напрокат «опель-рекорд» и по широкой дороге, мягкими петлями бегущей на север от Ораниена, отмахал многие мили вдоль ферм крупного рогатого скота, проехал
— Да, — кивнул Басма. — Я слышал, что если выехать за город, то куда ни глянь — везде одно и то же на протяжении сотен миль. Хотя сам я никогда не видел этого.
— Вы никогда не выезжали за пределы Ораниена с тех пор, как здесь поселились?
— А зачем? Смотреть там решительно не на что. — Улыбка Басмы превратилась в ухмылку. — Разве не так?
— Верно.
— Машина все еще у вас?
— Да, она в моем распоряжении до завтра, нужно вернуть ее в полдень, — ответил я. — Она припаркована возле отеля.
— Отлично. Если вы не прочь прокатиться, то я бы мог вам кое-что показать. Не совсем туристическую достопримечательность, но, думаю, вы сочтете, что зрелище того стоит.
Он не стал уточнять, куда мы поедем, но у нас в запасе была уйма времени: стемнеет не скоро. Басма говорил мне, куда рулить, и вскоре стало ясно, что мы направляемся к южной окраине города.
— Скотные дворы? — догадался я.
— Так вы уже их видели.
— Только издалека. — Я рассказал ему о том, что мне удалось разглядеть с верхнего этажа универмага.
— Теперь посмотрите вблизи.
Мне было немного любопытно. Мы проехали торговый район, потом жилой район, совсем непохожий на тот, где остановился я. Чем дальше от центра, тем более убогими и обветшалыми делались многоквартирные дома; городские кварталы, где обитало население среднего достатка, уступало место окраине, где ютились рабочие-индейцы. Чтобы получше разглядеть все это, я старался ехать помедленней, хотя мне и без того пришлось бы тащиться еле-еле, столько на улицах людей было. Дети играли, не обращая внимания на машины, взрослые беседовали, собравшись группами (мужчины с мужчинами, женщины с женщинами), а старики стоически сидели везде, где могли отыскать спокойное местечко. Похоже на то, что большая часть общественной жизни, включая приготовление и потребление пищи, проходила здесь, на улице.
Вскоре мы оказались на месте. Промышленность и жилые дома для рабочих зарождались и возникали одновременно, причем без всякого проектирования или же долгосрочного планирования. Здесь были здания строчной застройки, вплотную примыкавшие к отверстым дверям скотобойни. Втиснутые между консервным и мясоперерабатывающим заводами многоквартирные дома. Громадный лабиринт загонов с тысячами голов скота и тьмой-тьмущей скотных дворов. Когда мы поездили по округе, я начал понимать, что люди здесь буквально живут на работе: когда заканчивается смена, они идут домой, только вот дом почти не отличается от рабочего места. Нескончаемый тупой рев скотины, тяжелое зловоние крови, сырого мяса и навоза, постоянный грохот поездов, дрожь работающих механизмов — все, что вы видите, слышите, чувствуете и обоняете, говорит о смерти. Таков на вкус здешний воздух.