Ужасы

Эверс Ганс Гейнц

Беккерс снова поднялся и взял пакет, который положил на комод.

— Я позволю себе предложить вам, господин Лауренц, маленький знак моей признательности, а вместе с тем воспоминание о нашей дружбе и о вашем прекрасном юбилее.

Он вынул из пакета большой белый череп, красиво оправленный в серебро. Верхняя часть черепа была отпилена и снова прикреплена шарниром, так что могла двигаться подобно крышке пивной кружки.

— Дайте мне ложку! — воскликнул он. Затем наполнил череп

доверху вином и протянул юбиляру. Тот, в свою очередь, выпил и передал череп соседу. И таким образом череп сделал круг.

— Знаешь, старуха, — рассмеялся юбиляр, — он годится для моего утреннего пива.

Фриц Беккерс посмотрел на часы:

— Четверть одиннадцатого. Я должен поспешить: мой поезд скоро отходит.

— Дорогой друг и благодетель, — промолвил юбиляр, — еще немножко. Еще хоть четверть часика. Прошу вас, дорогой друг и благодетель.

Фриц Беккерс был благодетелем этого знаменитого человека. Это становилось еще загадочнее.

— Нет, не могу, — энергично сказал благодетель и протянул мне руку. — До свидания.

— Я иду с вами.

— Для вас это будет слишком большой крюк. Мне надо на Штеттинский вокзал. Я дойду до ближайшей стоянки извозчиков и пошлю извозчика также за вами. Я должен поспешить, иначе я прозеваю поезд.

Все вышли проводить его. Я остался один и пил вино. Старик вернулся, чтобы налить мне еще бокал.

— Знаете что? — обратился он ко мне. — Если вам понадобится что-нибудь, пожалуйте ко мне. Я обслуживаю своих клиентов очень хорошо. Вы можете спросить об этом у Беккерса. Только свежий товар…

Итак, это был купец. Наконец я выяснил это.

— Хорошо. Если будет нужная обращусь к вам, Но данный моменту меня есть поставщик…

— Ка-а-ак? Кто же такой? — Юбиляр почему-то очень испугался.

Но правде сказать, я не имел ни малейшего представления о том, чем, собственно, он торгует.

— Вертгейм, — сказал я. Это имя показалось мне более надежным.

— О эта универсальная торговля! — простонал он. — Они разоряют людей. Но вас обслуживают, наверное, недостаточно хорошо? Попробуйте у меня. То, что вы получаете у Вертгейма, вероятно, очень неважного качества. Гнилая рыба…

А, так он был рыботорговцем! Наконец! Я уже почти собрался сделать заказ, но мне вспомнилось, что конец месяца.

— До первого числа я еще не нуждаюсь, «Но на следующий месяц вы можете послать мне что-нибудь. Дайте мне ваш прейскурант.

Старик был очень смущен:

— Прейскурант? Разве у Вертгейма есть прейскурант?

— Конечно, есть. Умеренные цены и хороший товар. Совершенно свежий. Живой.

Юбиляр в ужасе вскочил и почти без сознания упал в объятия жены.

— Старуха! — простонал он, — Вертгейм

поставляет живых!..

В этот момент я услышал, что к дому подъехала карета. Я воспользовался смятением, выбежал из комнаты, схватил пальто и шляпу и ускользнул. Быстро сбежал я вниз по каменной лестнице, пролез через калитку в стене и вскочил в карету.

— Кафе „Монополь“! — сказал я ему.

Лошади тронулись. Я бросил назад беглый взгляд и увидел сбоку у двери маленькую белую вывеску. Я прищурился, чтобы лучше увидеть, и с трудом прочитал: „Якоб Лауренц. Могильщик“.

…Тысяча чертей! Юбиляр был могильщик.

Через несколько месяцев после отъезда Беккерса я тоже собрался уезжать. Хозяйка помогала мне укладывать чемоданы и ящики. Я стал заколачивать гвоздями ящик с картинами, как вдруг рукоятка молотка сломалась.

— Ах, черт! — воскликнул я.

— У меня есть другой молоток, — сказала хозяйка, которая в это время артистически укладывала мои костюмы, — Погодите, я принесу.

— Оставайтесь. Я сбегаю сам, Где он у вас лежит?

— В кухонном столе, в выдвижном ящике. Но только в самом низу.

Я пошел на кухню. Ящик кухонного стола был битком набит нужными и ненужными предметами. Всевозможные инструменты, иголки, нитки, кнопки, дверные ручки, ключи… Вдруг мне бросилась в глаза голубая ленточка с маленьким золотым медальоном. Неужели это был медальон Анни? Я открыл его, там была выцветшая маленькая фотография — портрет ее матери. Она всегда носила это единственное воспоминание об умершей на груди как амулет.

— Я хочу взять его с собой в могилу, — сказала она мне однажды.

Я принес медальон с собой в комнату.

— Где вы его взяли? — спросил я хозяйку.

— Это я нашла вчера, когда прибирала комнату господина Беккерса. Он лежал в маленькой комнатке в темном углу. Я хотела сохранить его для господина Беккерса: может быть, он снова придет.

— Можно я возьму его? — спросил я.

Я положил медальон в мой бумажник, и он лежал там в течение нескольких лет. А позднее я пожертвовал его в Музей естествознания на улице Инвалидов. Это было совсем недавно — неделю назад.

Дело было так.

Я сидел в кафе „Монополь“ и читал газеты. Вдруг в кафе влетел маленький Беерман из „Биржевого курьера“.

— Кофе по-венски, сударь? — спросил его кельнер.

— Кофе по-венски!

Он уселся за маленький столик и стал протирать пенсне. Затем надел его и оглянулся.

— А, это вы? — воскликнул он, заметив меня. — Фриц, подайте кофе на тот столик.

Он уселся ко мне за столик, и кельнер подал ему кофе.

— Вы, венцы, ужасные люди. Ну как можно пить такую бурду?