Ужик
Шрифт:
Нет, конечно, у меня есть деньги, и возможность не отвечать на вопросы герцога можно просто купить. Но, боюсь, хозяин северных земель тратит за пару дней на кормёжку своих драконов больше, чем у меня сейчас позвякивало в мешочке. Расставаться с последним я был не готов, и то, на что раньше жилось целый месяц, теперь мне придётся растягивать на неизвестно какое время.
Были у меня опасения и другого рода. Герцог, как известно, большой любитель драконов. Этот хитрый лис может принять меня и без денег, и без лишних расспросов, но потом выставит такой счёт за гостеприимство, что расплатиться мне будет нечем. Вот тогда он по Закону Чести будет иметь полное право потребовать печать Ужика в качестве расчёта. А мне же на сдачу герцог милостиво пожалует
Но все эти мои предположения не стоили и скорлупы от выеденного яйца, если чума или слухи о ней уже добрались до герцогства. Тогда нас при пересечении северной границы просто, быстро и в три глотки сожгут ганзбадские драконы! А значит, думать тут нечего: поворачиваем на юг, в дикие южные земли!..
Вечерело. Летели мы нарочно высоко. Облака, на наше счастье, висели низко, и потому дракона было хуже видно с земли. Голодный Ужик здорово устал – это чувствовалось по редкому и тяжелому ходу его крыльев. Вдруг сквозь облачную прореху я увидел внизу коровье стадо, которое с вечернего выпаса загоняли на ночлег. Конечно, грабёж – последнее дело, но нам сейчас было не до соблюдения приличий, поэтому я подал Ужику условный знак на охоту. Мой дракон молниеносно пошёл на снижение, и вскоре его лапы сомкнулись на крупах двух несчастных коровёнок. Ужик легко оторвал добычу от земли и сжал когти сильнее. В коровках что-то булькнуло с противным хрустом, они сразу перестали мычать и безвольно свесили головы. Затем дракон снова снизился, разжал лапы и сел рядом, предвкушая запоздавший ужин.
Недалеко от нас полулежал на карачках пастух, он был почти в обморочном состоянии. Я подошёл к незадачливому волопасу и велел тому подняться. Мужичонка встал, его била крупная дрожь.
– Что у тебя в бурдюке? – спросил я.
– В-в-вода, г-господин.
– Давай сюда.
Пастух покорно отдал то, что у него требовали.
– Вот, возьми. Это тебе за коров и за воду, – я протянул пастуху – неслыханная щедрость – целый золотой. – Беги, собирай стадо.
Мужичок, ошалевший одновременно и от страха, и от радости, задал стрекача. И мне оставаться на этом открытом месте тоже не хотелось, к тому же я не знал чьи здесь земли. К неудовольствию Ужика мы снова поднялись, да ещё и с грузом. Я похлопал дракона по твёрдому как железо загривку, мол, потерпи чуток. Якоб же после отлёта из родной деревни был какой-то отрешённый и даже безучастный.
Теперь мы летели низко и, когда началось редколесье с частыми проплешинами, то сели на одной из укромных полянок. Ужик больше не мог терпеть, поэтому мы с Якобом отошли и отвернулись. До сих пор не могу смотреть как драконы едят, хотя, казалось бы, много чего повидал в своей жизни. Тут только от звуков разрываемой и перемалываемой плоти, вкупе с плотоядным урчанием, на кого хочешь дурнота накатится, не говоря уже о любовании этим сомнительным зрелищем! Якобу тоже стало не по себе. Ладно пусть так, но его удалось хоть немного растормошить, вытащить из болота уныния.
К счастью, драконья трапеза закончилась быстро: по коровке на зубок. Нам с мальчуганом тоже следовало подумать о хлебе насущном. Предусмотрительная бабка сложила Якобу в дорожный мешок хлеб, сыр, пучки каких-то высушенных трав и… небольшой железный котелок. Я отправил мальчика в лес за длинной сухостойной жердиной. Такая быстро нашлась, и я, поместив на её конец котелок с водой из пастушьего бурдюка, поднёс эту оглоблю к пасти Ужика. И дракон осторожно, насколько мог, вскипятил воду. Якоб бросил в кипяток шепотки разных трав, и у нас к хлебу с сыром получился неплохой чай, правда, немного горьковатый. Разводить же костёр я не решился, чтобы не привлекать ничьего внимания. Всё-таки в этих чужих местах мы были незаконно, ещё и прибытие своё ознаменовали не самым добрым поступком.
Якоб сидел молчаливый и нахохлившийся,
– Как звали твоих родителей, Якоб?
– Марта и Борус, господин барон.
– Ты помнишь их?
– Плохо, господин барон. Я был совсем маленький, когда чума их забрала.
– Это хорошо, что не помнишь… А бабка у тебя ого-го, всех нас ещё переживёт! – рассмеялся я, но смех мой получился натянутым.
Якоб в ответ сделал глубокий кивок головой.
– Ладно, темно уже. Пошли укладываться, – сказал я ему раздражённо. В конце концов, я всё-таки барон, а не нянька.
Мы расположились между лап Ужика: я подоткнул под голову бурдюк, а Якоб – дорожный мешок. Дракон шатром сложил вокруг нас крылья и изредка прогонял по зобу нутряной огонь, чтобы мы не озябли ночью. И темнота накрыла нашу странную троицу.
Погорелец
Мы пролетели уже утро и большую часть дня, а под нами лежала всё та же степь, бескрайняя и безмолвная, с пожухлой от вечного солнца травой. Правда, внизу этот однообразный пейзаж повсеместно разбавляли людские тела, что лежали на земле: где-то они ещё сохраняли плоть, а где-то это были уже кости в истлевшем тряпье. В первых случаях компанию покойникам составляли стайки птиц, которые дрались меж собой за пропитание, а в остальных же случаях между пустых глазниц и рёбер скелетов гулял один только ветер. Рядом со многими трупами виднелись ямки, явно вырытые наспех и вручную, и я не сразу понял, что таким способом обречённые на смерть люди пытались добраться до воды.
Да, эта степь могла остановить любой мор, потому что она была сильнее! Неважно, коснулось тебя дыхание чумы или нет, пеший ты или конный, но солнце и жажда любого здесь доконают раньше, чем что-то другое! Под нами простиралось огромное кладбище. И наверное, чтобы на этих просторах выжить, чтобы добраться до обитаемых земель, нужно быть либо святым, либо отъявленным мерзавцем, но без помощи высших сил тут точно никому не обойтись! Я посмотрел на дали, вид которых за время полёта ничуть не изменился, и мне почудилось, что нас здесь тоже когда-нибудь найдут по останкам: по двум небольшим кучкам и по огромной груде устрашающего вида костей.
Воды в бурдюке оставалось на пару глотков мне и Якобу. Ужик, что за два дня отмахал больше, чем за целый месяц до этого, уже не столько летел, сколько планировал. Он поднимался как можно выше, а потом долго скользил на бреющем, копя силы и едва не касаясь лапами земли. Вот на одном из таких спусков нам улыбнулась удача: я разглядел в траве мёртвую лошадь. От животного осталась едва половина, а чуть поодаль лежало обклёванное птицами тело наездника.
Первым делом дракон выжег широкую полосу земли, на которую мы и сели. От лошадки не слабо попахивало, и Ужику пришлось её хорошенько прожарить огнём, причём со всех сторон. Изъеденный пернатыми всадник, точнее то, что от него осталось, мог быть зачумлённым, поэтому с выжженного участка степи мы сойти не решились. Немудрено, что от запахов и звуков драконьего обеда из падали, Якоба тотчас вырвало. Я чертыхнулся, ведь малец исторгнул из себя остатки пищи, а главное – воды, и даже если я теперь отдам ему свою пайку, он всё равно может не дотянуть до места. Удивительно, но Якоб повёл себя как взрослый: он не стал просить воду, а полез в дорожный мешок. Оттуда он достал какой-то сухой стебелёк, который тут же сжевал. Далее он извлёк два похожих друг на друга листочка. Один из них Якоб протянул мне со словами: «Вот, положи под язык, господин барон. Жажда отступит». Сам он проделал то же, что и предлагал мне. Я сунул этот листок под язык, всё ещё пребывая в дурном расположении духа.