Ужин с аристократом

Анисимов Андрей Юрьевич

Мамонов тут же выложил Сергею Скворцову и его попутчикам всю информацию, которую получил в результате недельного наблюдения за домом Маки и особняком Казиева в Хамовниках, превращенным Соловьевой в свой избирательный штаб.

События двух последних дней показались начальнику Летучего отряда особенно любопытными.

Вчера вечером, по словам Дениса, к дому Маки подкатил синий “Опель”. Раньше он этой иномарки не видел. Не видел он окружении Маки и мужчину в роговых очках, который вышел из “Опеля” с большим белым конвертом в руках. Дверь в парадное открывалась кодом, которым мужчина явно не владел, поскольку долго жал на кнопку переговорного устройства. К нему явился один из бритоголовых братков Маки и, забрав конверт, захлопнул перед носом очкарика дверь.

Тот вовсе не расстроился, а, весело насвистывая, уселся в свой “Опель” и отчалил. Довольно скоро после его визита из парадного вышла сама Соловьева и резво прыгнула в поданный для нее лимузин. Денис посмотрел на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого вечера. Он покатил за Макой на юг Москвы и очень удивился, когда понял, что они прибыли к Онкологическому центру. Мака вышла из машины одна и быстро зашагала к главному входу. Мамонов надеялся, что Мака его в лицо не знает, и рискнул отправиться за ней. В столь позднее время больных обычно не навещают. Но Мака на вахте устроила громкий скандал, требуя, чтобы ее пропустили к матери. Прижимая руки к сердцу, “несчастная женщина” взывала к совести черствых стражников. Мол, бедная мама вот-вот скончается, так и не простившись с дочкой. Когда крики и жалобы не помогли, она достала бумажник.

Денис решил дольше не мозолить глаза и вернулся в машину. Мака явилась через полчаса и, усевшись в лимузин, так хлопнула дверцей, что та чудом не отвалилась. Так же она поступила, покидая свой “Мерседес” возле собственного дома. Из этого наблюдения Мамонов сделал вывод, что визит в Онкологический центр кандидатшу расстроил. Сегодня утром, несмотря на субботу, Соловьева чуть свет примчалась в Хамовники, куда вскоре прибыл Казиев в сопровождении двух иномарок с шестерками. Минут через сорок бандит со своим эскортом прибыл на Цветной бульвар, где его молодчики подожгли одноэтажный особняк редакции газеты “Бульварное кольцо.

– Не знаю, почему, но мне кажется, что сегодняшняя акция связана с ее вчерашним посещением Онкологического центра. – Закончил свой рассказ Мамонов.

– А что, если у нее там действительно мать? – Предположил Гоша Сапилов.

– У нее отродясь матери не было! – Возмутился подобным предположением Денис: – Это тебе в Глухове каждый скажет. Я думаю, что такую гадину женщина вообще родить не может. Эта падла вылупилась из змеиного яйца.

Павел не стал комментировать эмоциональный выпад Мамонова, а выдал Скворцову деньги, связку ключей и листок из блокнота. Ключи предназначалась для съемного жилья и двух стареньких “Жигулей” с московскими номерами:

– Они не будут так выделяться, как ваши южные. – Предупредил Павел: – Документы и доверенности в бардачках. А на листке адреса квартир и номера тачек. Хаты я вам снял две. Одну в Хамовниках с видом на штаб Маки, другую в переулке за метро Смоленская. Там, где находится ее дом.

– А где ты оставил тачки? – Поинтересовался Скворцов.

– По одной во дворе каждого адреса. Куда поедете сначала, решайте сами.

– Уверен, она сегодня дома отсыпается. Слишком рано поднялась. А обычно спит до полудня. – Высказал свое мнение Денис: – Во всяком случае, ее “Мерседес” в двенадцать дня стоял у подъезда.

Закончив беседу, вся компания расселась по машинам и уехала.

Денис Мамонов, несмотря на свою редкую проницательность, сегодня насчет Маки ошибся. Начинающий политик и не думала возвращаться в свою квартиру. Ее “Мерседес” к дому пригнал водитель. А сама Мака, в компании начальника избирательного штаба решила отметить благополучное завершение истории с компроматом. Казиев предложением патронши с удовольствием воспользовался. Они давно не беседовали по душам, а под разговорами подобного рода доктор философских наук подразумевал урегулирование финансовых вопросов. Пока Мака выдавала деньги лишь на свою предвыборную раскрутку, и в собственных карманах Ибрагима оседали крохи.

– Куда ты, девушка, хочешь поехать? – Спросил он Соловьеву.

– Куда-нибудь на воздух. Сам думай. – Благодушно разрешила Мака.

– Гарик, гони на

Рублевку. – Бросил Казиев водителю и развалился на переднем кресле. Мака сидела сзади и без конца трепалась по мобильному. Стоило ей прекратить разговор, как позывные на мотив марша тореадора раздавались снова. Казиев слышал, как она называла министров Димками, Саньками и Ваньками, и про себя восхищался преобразованием бывшей шлюхи в деятеля государственного масштаба. Дождавшись короткого перерыва в ее трепе, он достал из кейса конверт с логотипом газеты “Бульварное кольцо” и бросил ей на заднее сидение:

– Прими, бля, подарочек от друга.

– Что это? – Наивно поинтересовалась Мака.

– Твой портрет с мамочкой. – Усмехнулся бандит.

– Молодец, Ибрагимчик. За мной не пропадет.

Казиев хотел возразить, но в ее руке снова ожил мобильник, и он отвернулся. Ехали медленно. Если в городе субботний день позволял автолюбителям передвигаться без пробок, то к загородным трассам это не относилось. В первую половину дня москвичи рвались на природу. Знаменитое Рублевское шоссе тоже испытывало перегрузку. Разница наблюдалась лишь в марках авто, создававших лениво ползущую змею на выезде из города. Отечественных автомобилей в потоке не наблюдалось. Да и иномарки дешевле нескольких десятков тысяч долларов попадались редко. Но цена лимузинов скорости им не прибавляла, и Ибрагим злился. В другом месте он бы велел шоферу включить сирену с мигалкой, но пользоваться спецсигналами на правительственной трассе даже для солнцевского авторитета чревато осложнениями. Сзади и спереди тащились шикарные джипы и дорогие представительские лимузины. В каждом из них мог сидеть высокий чиновник правительства или чин ФСБ. Связываться с подобной публикой бандит остерегался. Но, миновав КПП перед Кольцевой дорогой, транспорт покатил шибче, и Казиев успокоился. А когда из дверей загородного ресторана, куда с шиком подрулил их лимузин в сопровождении двух иномарок с шестерками, выскочил холуй в русском национальном костюме и распахнул им дверцы, даже улыбнулся.

Доктор философских наук тут бывал часто, и его требования в ресторане знали. Бандит желал иметь отдельный зальчик с видом на Москву-реку и у входа в него – столик для своих людей. Шестерки могли закусывать и в тоже время охраняли его покой. Все это ему сегодня предоставили. Хозяина ресторана посещение крутого клиента не напрягало, заведение только что открылось, и гости еще не успели наполнить зал.

– Пусть разожгут камин. – Приказала Мака. Мобильный телефон продолжал надрываться мелодией из “Кармен”, и она его отключила.

– Не боишься запариться? – Удивился Казиев.

– У нас в Глухове говорят: “Жар костей не ломит”. – Ответила она и выложила на стол знакомый конверт с логотипом редакции. Казиев подозвал официанта и распорядился насчет камина. Через минуту в его чреве весело затрещали дрова. Мака подошла и бросила конверт в огонь:

– Вот и все. – Произнесла она, удовлетворенно разглядывая, как языки пламени пожирают компромат, переданный незадачливым шантажистом.

– Зря ты, девушка, маму обижаешь. Мама у нас одна, – высказался бандит. И при этих словах в его злых маленьких глазках на мгновенье промелькнуло нечто человеческое. Сам Казиев, как большинство кавказцев, к своей матери относился с большим почтением, и представить себе ее больную и брошенную на произвол судьбы не мог даже в страшном сне.

Мака поджала губы:

– Мать меня из дома выгнала. Мужика с дочкой поделить не смогла. И ни разу не поинтересовалась, как я выплываю в этом говне. Мне ее не жаль.

– Маму обижать нельзя, – упрямо повторил Казиев, расчесывая свой пробор перед зеркалом: – И если, бля, опять эта история выплывет, твои избиратели тебя не поймут.

– Не выплывет. Она скоро сдохнет. У нее уже метастазы. А от людей я ее спрятала. Утром в частную клинику увезли, аж под Питер. Пусть поищут…

Несколько официантов чередой внесли подносы с напитками и закусками. Мака продолжала стоять у камина. Бумаги убиенного шантажиста давно сгорели, и даже пепла от них не осталось, а она все продолжала взирать на огонь: