Узкие улочки жизни
Шрифт:
Чувствуя себя малолетним проказником, чуть наклоняюсь, оказываясь совсем близко к голове незнакомки, и тихонько дую, стараясь пошевелить волоски. Прядь, свисающая из узла, заколотого костяной шпилькой, и в самом деле, приподнимается, но не подчиняясь моему желанию, а чтобы… Хлестнуть меня по носу.
Сама собой? Невозможно! Выдох не мог быть настолько силен. Или я ничего не понимаю, или…
— Что вам угодно?
Это спрашивают из окошка киоска. Машинально собираюсь ответить, но вовремя вспоминаю, что моя очередь еще не подошла. Незнакомка с шаловливыми волосами, которой, собственно, и адресован вопрос, молчит. Десять секунд. Полминуты. Минуту. Аптекарю торопиться некуда, а вот мне
— Бумажные платки, пожалуйста. Пять пакетиков.
Так много? Или про большой запас, или для большого плача. Она собирается на похороны?
Стук монеток по пластику. Шуршание целлофана. Рассеянно скользнувший по моему лицу взгляд темных глаз с чуть припухшими веками.
«Время слез всегда приходит без приглашения…»
Она? Да, это ее мысли, вне всякого сомнения. Но какое странное сочетание равнодушия и глубокого горя: словно женщина одновременно скорбит и скучно зевает надо собственной скорбью. Впрочем, мне некогда разбираться в случайных проблемах, когда оплаченные заждались.
Разумеется, голубки уже сидели за своим столиком: я добрался до покупки шалфейных шариков примерно в 13.35. Ева, заметив меня в дверях ресторана, укоризненно поджала губы, но предпочла заняться чизкейком, пока я лавировал между обедающими офисными работниками и участниками Конгресса садоводов Южной Вестфалии, а заодно разглядывал избранника фроляйн Нейман.
Выглядит обыкновенно. В том смысле, что не плейбой и не замученный наукой очкарик. Скорее всего, человек хорошо образованный и обеспеченный. Одет со вкусом, хотя эти жуткие галстуки красно-бордовых оттенков в сочетании с розовыми рубашками… Бр-р-р! Последнее слово моды, к которому, хочешь не хочешь, но приходится прислушиваться. Если от рождения не настолько туг на ухо, как я.
Черты лица словно немного размыты. Легко поддается влиянию? Для мужа не самое плохое качество. Правда, существует вероятность, что и помимо законной супруги найдутся желающие покомандовать, но это уже ее трудности. На первый взгляд ничего опасного или тревожного не наблюдается. Попытаемся заняться чтением?
— Вкусно? — спрашиваю у Евы, придвигающей к себе вторую порцию десерта.
— Очень!
— А как насчет дела?
— Фыфас, — отвечают испачканные коричной пудрой губы.
Так, а что заказали на мою долю? Чашечку кофе и стакан минеральной воды без газа. Браво! Больше не буду приносить на работу подарки фрау Ксаны.
— Я пошутила. Извини.
Светло-голубые глаза смотрят на меня не особенно виновато, но с выражением, вполне заслуживающим прощение.
— Ладно, проехали.
— Позвать официанта?
— Не нужно. Потом перекушу. По дороге.
Знала, мерзавка, что делает! Знала на двести процентов. Я не люблю кофе. Пить могу, ничего похожего на аллергию у меня не возникает, но… В темно-шоколадном напитке мне всегда чудился привкус лекарства. Поэтому можно считать, что сегодня разгрузочный день. Вернее, разгрузочный обед, поскольку вечером все-таки захочется покушать. Я свой организм изучил хорошо: если за завтраком поленюсь, ближе к ночи желудок потребует двойных усилий на кухне.
Не слышно, о чем разговаривают? И не надо. Мысли, превратившиеся в звуки, обычно сохраняют в себе лишь часть изначально вкладываемого смысла, потому люди очень редко понимают друг друга. Стоило бы вводить специальные курсы, начиная еще со школы, тогда в человеческих
Улыбается, вежливо и смущенно. Ковыряет ложечкой шоколадный пудинг, но никак не донесет до рта ни кусочка.
Хммммм…
«Это невыносимо. Ну когда же? Я больше не могу ждать. Устал, как собака. Да, я тоже не против игр и недомолвок, но рано или поздно наступает время, когда… Пора решать. И решаться. Если ожидание затянется, я не выдержу и скажу прямо. Скажу так жестко, как только умею…»
«Хрум-хрум. Чмок-чмок. Аппетитненько, жирненько, вкусненько. Хочу-хочу-хочу! Мерзкая женщина все никак не закроет свой рот и не даст мне насладиться этим роскошненьким, этим сладеньким, этим долгожданненьким… Ку-у-у-ушать! Скорее-скорее-скорее заканчивай болтать, старая метелка! Мой животик пуст, а когда я голоден, я… М-ням!..»
Судорожно сделанный глоток воды едва не заставил меня поперхнуться.
Что за ерунда? Это его мысли? В самом деле? Странно и непонятно. Настроение очень похоже, и все-таки… Нетерпение — главная тема. Но воплощение… Не понимаю. Они слиты вместе так плотно, что их почти не разделить. Но потоков два. Точно, два!
Первый — вполне привычный, с небольшим оттенком усталости и негодования, но в целом спокойный, сдержанный, даже чопорный. Второй… Со вторым сложнее. Кажется, его хозяин — существо без воспитания и каких-либо представлений о правилах приличия. Очень сильный поток, едва ли не перекрывающий своего родного брата. Или я ошибаюсь?
Ева положила ложку с таким громким стуком, что на него обернулись люди, сидящие за соседним столиком.
— Больше не хочешь?
— Нет, — процедила сквозь зубы девушка.
— Что случилось?
— Ни-че-го.
А выставленный вперед подбородок говорит мне совсем о другом. Фроляйн Цилинска встревожена и обеспокоена. А еще — разозлена. Интересно, какова причина резкой смены настроения моей напарницы?
Мужчина встает, наклоняет голову, словно прося прощения. Кларисса кивает в ответ. Должно быть, понадобилось выйти в туалет или еще куда-нибудь. Обычное дело. Но как только спина в сером пиджаке исчезает за дверями ресторана в толпе прочих посетителей «Сентрисс», стул, на котором сидела Ева, жалобно царапая паркет, выдвигается из-за стола.
— М-м-м?
Девушка встает, решительным шагом подходит к Клариссе Нейман, удивленно, но приветственно улыбающейся ей навстречу. Узкие ладошки моей коллеги опираются о стол, над которым Ева склоняется, чтобы… Посекретничать? О нет, наоборот, даже мне слышно ее горестно-гневное:
— Он не любит вас. Ни капельки. Одна только жратва на уме, и все. А вы для него не больше чем… Как это?… Старая… старая… а, швабра!
Выпалив столь грубое откровение, фроляйн Цилинска гордо удаляется прочь, оставляя на мою долю оплату счета и сбор верхней одежды, сиротливо повисшей на спинке стула. Расплачиваюсь, краем глаза следя за лицом нашей клиентки. Хотя, следить не за чем: более застывшей может быть только посмертная гипсовая маска. И в мыслях все так же. Мертво. Ни единого проблеска. Может, это и к лучшему, но Еве не следовало брать инициативу в свои руки. Я понимаю ее возмущение, только оправдать не могу. Нужно быть, если хотите, немного циничнее. Работа есть работа, и переживать за каждого из ищущих счастья, значит, самому сгореть дотла раньше срока. А свои нервы ближе к телу, как бы то ни было. Особенно такие дорогие, как у Евы и у меня.