Узник №8
Шрифт:
«Постой, но какая может быть связь между убитой мухой и обрушением моста?» — задумался он в следующее мгновение. И готов был уже погрузиться в изыскание причинно-следственных связей, но начальник тюрьмы оборвал его размышления.
— Ну что ж, господин узник, — сказал он, подобрав брошенный револьвер и сунув его обратно в карман, — позвольте выразить вам мою личную признательность, а также поблагодарить от лица закона, администрации и всего нашего маленького коллектива. Надеюсь, это только начало нашего с вами сотрудничества, вашего
— Что, надо будет ещё кого-то убить? — саркастически произнёс узник.
— Убить? — удивился надзиратель. — Что значит — убить? Следует говорить: привести приговор в исполнение. Пожарный давно находился под следствием, был осуждён и приговорён к смертной казни. Вы всего лишь привели приговор в исполнение.
— Вот как… То есть, я — палач?
— Поймите, господин узник, — терпеливо принялся объяснять начальник тюрьмы, — мы — частная тюрьма, мы не получаем ни от правительства, ни от администрации никаких дотаций, никаких средств на содержание узников. У нас по штату, конечно, предусмотрен палач, но денег на ещё одну штатную единицу просто нет, тем более, что работы для палача пока не так уж много, а значит, человек по сути будет элементарно проедать наш и без того скудный бюджет.
— О боже, боже! — традиционно простонал узник, пряча лицо в ладони. — Что же ты делаешь со мной? Что же вы все делаете со мной, господин начальник тюрьмы?!
— Вы что, о чём-то сожалеете? — с подозрением вопросил надзиратель.
— Сожалею ли я?..
— Да, — строго подтвердил надзиратель, — я спросил, сожалеете ли вы о чём-нибудь.
— Сожалею ли я… Пожалуй, да. О том, что я не совершил более тяжкого преступления.
— А какое преступление вы считаете более тяжким? — заинтересовался начальник тюрьмы.
— Ну, я не знаю… — задумался узник. — Но ведь наверняка существуют в уголовном кодексе более тяжкие преступления, чем то, что совершил я.
— Наверняка, — подтвердил начальник тюрьмы со знанием дела. — Не бывает такого преступления, после которого нельзя было бы совершить ещё более тяжкое. Но давайте же поговорим о более приземлённых делах, господин узник.
— Давайте, — устало кивнул заключённый.
— Знаете ли вы, что госпожа дочь надзирателя ждёт ребёнка от вас?
— Я стану отцом!
— По крайней мере, у вас есть шанс, — подтвердил надзиратель. — Вы ведь, как безусловно честный человек, хотите жениться на дочери господина надзирателя, честь коей подвергли столь суровому испытанию.
— Разве может быть преступник честным человеком? — резонно вопросил узник.
— Что вы хотите этим сказать? — нимало не смутился надзиратель.
— Если я честный человек, то почему я сижу в этой тюрьме?
— Не имею представления, — пожал плечами начальник тюрьмы. — Думаю, это судебная ошибка. Во всяком случае, среди узников мне не встречался
— Ничего, — пожал плечами узник. — Думаю, что я наказан по заслугам.
— Но ведь в вашем случае могла иметь место и судебная ошибка, не так ли?
— Не знаю.
— Подумайте об этом на досуге.
— Хорошо, я подумаю.
— Итак, господин узник, готовы ли вы взять благородную даму под руку, чтобы провести её по жизни, полной препятствий, бурь, гроз и лишений, дабы благородная дама не заметила и не восчувствовала связанных с ними неудобств?
— У меня нет выхода.
— Ну что ж, я рад, что трижды не ошибся в вас, — улыбнулся начальник тюрьмы.
— Трижды? Разве кроме изнасилования и убийства я совершил ещё что-нибудь?
Надзиратель простодушно расхохотался.
— Ценю ваше чувство юмора, господин узник, — сказал он. — И дважды ценно то, что оно вам не изменило даже в незавидных условиях тюрьмы… Ну что ж, позвольте мне откланяться. Я переговорю с господином надзирателем, чтобы он не откладывал свадьбу в долгий ящик, дабы трепетные сердца влюблённых могли бы поскорей соединиться в обожании друг друга и счастье обладания второй своею половиною. Честь имею.
С этим последним утверждением, начальник тюрьмы небрежно взял под козырёк, повернулся и покинул камеру.
№5
Его разбудила дочь надзирателя. Она стояла подле топчана, загадочно улыбаясь, одну руку благостно держа на животе, а вторую, сжатую в кулак, — перед лицом узника, так что проснувшись, он подумал, что она пришла убить его за бесчестье.
— Ну, здравствуй, женишок, — улыбнулась она, увидев, что узник открыл глаза.
Стремительно приняв сидячее положение, он поздоровался.
— А я вот тебе слово своё принесла, — сказала она.
— Слово? — не понял он со сна. — Какое слово?
— Ну, я ведь обещала. За изнасилование. Награду.
Узник подскочил, схватил девушку за руку.
— Муха! — вскричал он. — Неужели вы принесли муху? О радость, о счастье, о благие tempora,[3] о несравненные mores![4] Хороша ли она?
— Смотри сам, — отвечала она, улыбнувшись, присев рядом с ним и разжав руку. — Ой!
Узник, кажется, ничего не увидел — то ли муха так быстро вспорхнула с раскрытой девичьей ладони, то ли её и не было там вовсе. Но дочь надзирателя, сопровождая взглядом полёт невидимого для него насекомого, улыбалась и показывала пальцем. «Смотри, смотри, какая красавица!» — говорила она. «Да, да», — отвечал узник, пытаясь разглядеть муху и не видя её.
— У меня к вам ещё одна просьба, госпожа дочь надзирателя, — сказал он немного погодя просительно. — Не могли бы вы принести мне бутылочку какого-нибудь растворителя для масляной краски?