Узник иной войны
Шрифт:
Страх обострил мои зрительные воспоминания. Местность на глазах превращалась из респектабельной, солидной и чистой в жалкую, запущенную и бедную. Я пересекла ту невидимую черту, которая разделяет людей, отличающихся друг от друга цветом кожи, достатком, заботами; одним приходится думать о том, чем сегодня ужинать, другие дискутируют о равноправии и предрассудках.
Я сбросила газ и остановила машину. Мы долго сидели, смотря перед собой и слушая, как колотиться сердце. Кирпичные склады – окна на улицу, сплошные стены по бокам - простирались вглубь на много кварталов. Между ними были пустыри, где ничего не росло. Изгороди. Уличные фонари, свет
Я выглянула из машины и принялась осматриваться. Я уставилась на два здания, пытаясь понять, как давно они здесь.
Здания, старые и молчаливые, не собирались выдавать своих секретов. Они ни за что не расскажут о криках, которые слышали, или о насилии, свидетелями которого были. Стены без окон поглотили мои крики и не давали им выбраться на улицу.
Минуя пустыри, я вдруг вспомнила кое-что еще. Я увидела проезжавшие мимо автомобили и взгляд водителей, сосредоточенный на дороге. Они не намеренно игнорировал меня; они просто не могли меня услышать – стекла их автомобилей были подняты из-за холода, шумная «печка» и включенное радио наполняли машину звуками. Проносясь мимо темного пустыря, никто из них не заметил маленькую девочку. Возможно, они видели, как солдаты что-то гоняли по снегу, но им и в голову не проходило, что это могла быть перепуганная девочка.
Я остановила машину. Когда я ступила на тротуар, мне показалось, будто я дерусь с сопротивляющимся Ребенком. Маленькая девочка неистово противилась, а я пыталась ее увещевать: «Мы должны это сделать. Мы должны доказать, что можем ходить по этой улице и с нами ничего не случится».
Около пяти часов. Обычный, унылый день стал еще темнее. Я едва могла разглядеть перед собой изгородь, тянущуюся вдоль тротуара. У мне зуб не попадал на зуб, а тело тряслось и трепетало. Страх возрос настолько, что Плачущий обиженный ребенок начал раздирать и рвать на часть мое нутро. «НЕТ!НЕТ!НЕТ!»
«О, Боже, прошу Тебя, помоги мне пройти через это. Все хорошо, все хорошо, малышка. Возьми меня за руку, сейчас мы сделаем это».
Осторожно, шаг за шагом я приближалась к зловещей изгороди. Беспощадные кадры из прошлого проносились в моей памяти; я не сомневалась, что в любое мгновение немыслимое насилие обрушится на меня сзади, из этого скрывающего ужас места. Ребенок оцепенел от ужаса, его глаза наполнились слезами, так что я едва видела кусты, которые были прямо передо мной.
Но все стало меняться, когда возник мой Чувствующий взрослый, чтобы ободрить моего перепуганного ребенка. «Малышка, посмотри вверх. Посмотри вокруг. Тебе уже не восемь лет. Это 1983 год, а не 1944! Загляни за изгородь. Тех злых людей там больше нет!»
Никто не схватил меня и не издевался надо мной. Кругом была только тишина. Не было отвратительных рук, которые могли бы сгрести меня в охапку. Ужасные пальцы не тянули меня за волосы. Сплошное безмолвие. Тишина. Черная супружеская пара с прелестным малышом прошли мимо меня и кивнули в знак приветствия, а мальчик поднял на меня глаза и улыбнулся. Ответив ему улыбкой, мой обессиленный Плачущий обиженный ребенок подошел и взял меня за руку. Мы вернулись к машине.
Я шептала этому смелому ребенку: «Сегодня ты сделал большое дело, малышка».
Я думала о людях, которые сомневались в правдивости происшедшего со мной. «Как можно не помнить о таком ужасном нападении?» «Если бы это и в самом деле случилось, твоя мать знала бы об этом». «Это было оральное изнасилование? Или анальное? Сколько именно людей там было?»
Мой взрослый взглянул на притомившегося ребенка, прижавшегося ко мне. «Это не важно! Не имеет значения, верят ли тебе другие. Я тебе верю. И я буду заботиться о тебе»
Я знала, что не могла придумать того, что пережила сегодня. Я полностью, как взрослый человек, отдавала себе отчет в происходящем и мои чувства не обманывали меня.
Воспоминания по- прежнему еще не были четкими и ясными – такими, как та фотография, где я стою возле большого белого дома. Вероятно, они никогда и не станут такими. Они возникали обрывками: уличный свет, отражающийся в блестящих пуговицах униформы, голое дерево, склонившееся над маленьким ребенком.
И сегодня самый яркий кадр из всех: вид возвышающихся вдали небоскребов, нависших надо мной, как дождь, фейерверков в Канзасе в честь Дня независимости.
Сегодня чувства и воспоминания встретились друг с другом и совпали.
Мир медленно начал наполнять мое прошлое. «Малышка, теперь мы можем отправляться домой. Наконец-то все части картины на своих местах»
Но так ли это было?
15
песок и огонь
созависимость – самое модное психологическое словечко конца восьмидесятых и девяностых.
Существует много определений созависимой личности. Если сказать коротко, так называют любого, кто жертвует своим достоинством, подчиняя себя другому человеку и принимая на себя ответственность за другого человека, и таким образом способствует его деструктивному поведению. Созависимая личность, как правило, представляет собой продукт культуры или общества ограничений и запретов, которые проповедуют, что иметь устойчивые личностные границы – это эгоизм и зло.
В начале восьмидесятых я понятия не имела о созависимости. Я слышала слово «пособник» (то же, что и «созависимый»), но полагала, что оно относится только к супругам алкоголиков или наркоманов. Ко мне оно никоим образом не подходило, Тодд был чуть ли не трезвенником.
Я являла собой наглядное пособие по созависимости. Моя культура, мое наследие и моя церковь учили меня быть созависимой. Мне внушали, что для женщины это, по сути, оптимальный вариант: приносить себя в жертву, быть послушной и заботиться обо всех и вся. Усердно трудись, стремись к совершенству, ничего не проси для себя, будь ответственной, не будь высокомерной. Затем я вернулась домой по окончании терапии и заявила, что через двадцать пять лет после того, как мы поженились, нам необходимо измениться. Когда этого не произошло, я впала в раздражение, обиду и разочарование. Разумеется, этого и не могло произойти, - не только из-за того, что мы оставались в наших прежних границах, - а потому что эта же самая культура, наследие и церковь запрещали нам меняться.
В 1989 году я прочла книги по созависимости, которые в 1981 году могли бы стать для меня спасением. Я дала бы их почитать Тодду, моим близким, моим друзьям в церкви со словами: «Вот, прочтите это. это обо мне. Да, я стала жертвой сексуального насилия, но это не единственная причина моей болезни, эмоциональной и физической. Даже если бы этого нападения никогда не произошло, я все равно была бы больной. Больной от конфликтов, которые не решаются годами, больной от подавления собственных потребностей, от попыток спасти весь мир и от чувства вины за то, что я спасаю его недостаточно быстро». Но в то время этих книг не было.