Узник крови (в сокращении)
Шрифт:
Дэнни не стал его поправлять — в конце концов, на нем опять были Никовы часы, кольцо и цепочка, — и просто ответил:
— Дежурит в лазарете.
Дверь захлопнулась, а Дэнни удивился, почему надзиратель не спросил, где же он, Дэнни. Через несколько минут тот же надзиратель снова открыл дверь, и в камеру не спеша вошел Большой Эл.
— Привет, Ник, — громко произнес он, прежде чем дверь снова захлопнулась. Потом прижал палец к губам, пересек камеру и сел на унитаз. — Притворись, что работаешь, и не раскрывай
Дэнни взял ручку и сделал вид, будто правит сочинение.
— Ник себя порешил.
Дэнни показалось, что его сейчас вырвет.
— Но почему…
— Я сказал — помалкивай. Он повесился, тело нашли в душе.
Дэнни принялся молотить кулаком по столу:
— Неправда.
— Заткнись и слушай. Я был в приемном покое, когда ввалились два надзирателя, и один сказал: «Сестра, быстро с нами, Картрайт покончил с собой». Я-то знал, что это чушь собачья, ты смотрел футбол, я сам видел. Значит, это Ник.
— Но почему…
— Пусть тебя это не колышет, друг Дэнни, — решительно сказал Большой Эл. — Надзиратели и сестра убежали, так что я несколько минут был один. Потом заявляется другой надзиратель и тащит меня сюда.
— Но они узнают, что это не я, как только…
— А вот и нет, — сказал Большой Эл, — потому как мне хватило времени поменять имена на ваших личных делах, так-то.
— Что-что? — не поверил Дэнни. — Я думал, личные дела всегда под замком.
— Только не в приемные часы, а то вдруг сестре понадобится выяснить, кому чего прописали. А сестричка-то сорвалась и убежала, понял?
— Но зачем ты это сделал?
— Они сверят отпечатки пальцев и группу крови с личным делом и решат на все сто, что это ты себя порешил, потому как не захотел двадцать лет торчать в этой сральне. А раз они так решат, то не будет и никакого дознания.
— Но это не объясняет, почему ты подменил… — Дэнни замолк, подумал и произнес: — Чтобы я смог выйти отсюда?
— До тебя быстро доходит, друг Дэнни. Тут всего пять-шесть человек отличали тебя от Ника, но после проверки по личным делам даже они поверят, что ты мертвый.
Дэнни опять замолчал. Всю жизнь ему придется выдавать себя за Ника Монкрифа.
— Мне нужно подумать. Боюсь, что не справлюсь.
— У тебя, думаю, в запасе еще сутки, потом эту дверь снова откроют. Сам прикинь — на воле у тебя больше шансов вернуть себе доброе имя, не говоря уж о том, чтобы вывести на чистую воду подонков, какие прикончили твоего кореша.
— Все эти два года я ничего не видел, хотя правда все время была у меня перед глазами, — сказал Дэнни, поднимая глаза от дневника Ника. — Я дочитал до места, где меня помещают к вам в камеру и вам нужно решить, какую историю для меня придумать. — Большой Эл насупился. — Ты был у Ника старшим сержантом и застрелил в Косове двух албанцев, когда его взвод послали охранять
— Хуже, — возразил Большой Эл, — я стрелял после того, как капитан Монкриф отдал ясный приказ не открывать огонь, пока не предупредит их на сербскохорватском.
— Но ты все-таки нарушил приказ, и Нику пришлось расхлебывать кашу.
— Ага, — согласился Большой Эл. — Я рассказал трибуналу, как оно было по правде, но все равно поверили Нику, а не мне.
— И поэтому тебе предъявили обвинение в непредумышленном убийстве.
— Ага, и впаяли десятку, а не двадцать лет, как за умышленное.
— Ник много пишет о твоей отваге и как ты спас полвзвода и его самого в Афганистане.
— Он преувеличивает.
— Это не в его духе, — возразил Дэнни, — но объясняет, почему он захотел взять на себя часть твоей вины.
— Я рассказал трибуналу всю правду, — повторил Большой Эл, — но Ника все равно лишили офицерского звания и приговорили к восьми годам за нерадивое отношение к служебным обязанностям. Думаешь, я хоть на день забываю, чем он ради меня пожертвовал? Но одну вещь я твердо знаю: он бы хотел, чтоб ты занял его место.
— Почему ты так в этом уверен?
— А ты почитай дальше, друг Дэнни, почитай.
— Что-то в этой истории не так, — заметил Паско.
— Что вы хотите сказать? — спросил начальник тюрьмы. — Вы не хуже моего знаете, что долгосрочники не так уж редко кончают с собой через несколько дней после отклонения апелляции.
— Да, но Картрайт не стал бы.
— Теперь нам даже не догадаться, что творилось у него в голове, — возразил начальник тюрьмы. — Не забудьте, он разнес камеру и попал в изолятор. И еще отказался от свиданий с невестой и собственным ребенком.
— Верно. Но на простое совпадение не очень походит — ведь это случилось всего через несколько дней после того, как Лич пригрозил с ним разделаться.
— Вы сами писали в рапорте, что они не вступали в контакт.
Паско утвердительно кивнул, но признался:
— И все-таки я нутром чую…
— Если хотите, чтоб я начал дознание по всей форме, Рэй, представьте какие-нибудь факты, одного нутра мало. И нас первым делом спросят, почему, зная об угрозах Лича, мы в тот же день не предложили перевести Картрайта в другую тюрьму.
Пейн показывал клиенту квартиру на крыше в Мейфэре, когда его мобильный телефон подал голос. На экране высветилось «Спенсер», Пейн извинился и прошел в соседнюю комнату.
— Хорошие новости, — сообщил Крейг. — Картрайт мертв. Заметка в «Ивнинг стандард» на семнадцатой странице. Самоубийство. Так что наши проблемы кончились.
— Едва ли, ведь пленка по-прежнему существует, — напомнил Пейн.
— Кому теперь интересно, что там один мертвец рассказал про другого.
<