Узник моего сердца
Шрифт:
Тьери провозгласил первый тост, Франсуа Кашо продолжил, и вино полилось рекой. Пир продолжался, и все гости в зале ели и пили так, будто голодали несколько дней. Из кухни несли вереницы подносов, пиршество длилось несколько часов. Вспотевшие гости сидели с покрасневшими лицами, изнемогая от жары горящих каминов.
Один за другим люди отказывались от предлагаемых кушаний. Жюдо ослабил пояс, а Дора, сидевшая рядом с ним, обмахивала лицо руками. Она слишком много выпила вина и теперь беспрерывно смеялась. Большинству мужчин тоже требовалось ослабить пояс и закатать рукава.
Прежде чем заиграли музыканты, мужчины высыпали во двор, чтобы размять ноги, так, по крайней мере, они заявляли.
Тьери, чье лицо тоже покраснело от вина, прохаживался с Лэром. Когда они повернули за угол, где никого не было, он спросил:
– Когда ты вернешься в Везелей? – до сих пор у них не было возможности поговорить о будущем.
Лэр пожал плечами.
– Позже, вероятно, летом. Я не могу уехать, пока король не назначит в Гайяр нового человека.
Тьери был готов сказать, что все может произойти быстрее, если старый д'Орфевре приложит к этому руку, так как скоро на суд вынесут дело о Лагрумских лесах, но промолчал. В конце концов, это день свадьбы брата. Будет достаточно времени поговорить об этом позже.
Когда мужчины возвратились в зал, во двор небольшими группками начали выходить женщины. Николетт вышла с Адель Кашо.
– Вы должны мне все рассказать, – сказала Адель, беря подругу за руку. – Это чудесная перемена в вашей жизни. Вы с де Фонтеном будете счастливы, я уверена.
– О, да, – согласилась Николетт, улыбаясь и поглаживая руку Адель. Она действительно была счастлива. – У меня осталось одно невыполненное желание. Больше всего на свете я хочу иметь ребенка.
Адель, чей располневший живот выдавал уже третью беременность, тихо засмеялась и предупредила:
– Не будь такой нетерпеливой. Скоро их у тебя будет больше, чем достаточно, – она хихикнула. – Любимая шутка моего мужа такая, что стоит ему повесить свои штаны на кровать, как я становлюсь беременной. Для него это все шутки, а для меня серьезно.
Николетт посмеялась вместе с ней. Но для нее главным был ребенок, которого она хотела больше всего. И это желание наполняло ее с того времени, когда они вернулись в Гайяр и опустили в могилу пустой гроб. Прошло четыре месяца, но она была юной и нетерпеливой, и поэтому каждый раз, когда начинались месячные, Николетт горько плакала от разочарования. Она всем, кроме Лэра, доверительно рассказывала, как хочет ребенка. Мюетта посоветовала взять несколько веточек вербены, настоять в вине и пить настой каждый день в течение недели. Но это не дало результата, как и все остальное.
Когда Николетт и Адель вернулись в зал, музыканты играли, некоторые гости уже стучали каблуками под веселую мелодию. За длинными столами, покрытыми льняными скатертями, еще подавали еду. Николетт заняла свое место. Она увидела Жюдо, задыхающегося после танца, с очень красным лицом. Дора держала его за руку, а когда они проходили мимо, подмигнула Николетт и что-то вложила в ее ладонь.
Пир продолжался, играла музыка, повсюду слышались шутки
– Если бы я был таким грязным негодяем, как ты, – сказал Тьери, – я бы разыграл с тобой сегодня веселенькую шутку.
– Ну, теперь я совсем не засну, – ответил жених. Двусмысленность его слов вызвала целый ряд грубоватых шуток у окружающих, которые весело расхохотались.
В конце концов, Лэр, все еще смеясь, поднял руки и сказал:
– Друзья мои, хочу рассказать вам одну историю. Она касается моего брата, который желал бы, чтобы все считали его здравомыслящим.
Тьери, прекрасно зная эту историю, со смехом запротестовал:
– Признайся, кто был моим исповедником. Лэр начал рассказывать, как он и Тьери до смерти напугали священника, который учил их латыни.
– Наш духовный наставник был глубоко убежден, что существует множество демонов и дьяволов. А мы нашли способ пробраться в часовню к алтарю и решили напугать священника. В тот вечер мы пришли с фонарем, кузнечными мехами и ждали, когда он придет молиться. Как только он опустился на колени и приступил к молитве, мы начали выть и стонать, раздувая меха и направляя струю воздуха прямо на него. Священник, бледный от страха, подхватил полы рясы и побежал из часовни на четвереньках. Он был так напуган, что отправился в паломничество, а мы на несколько недель избавились от латыни.
Тьери смеялся даже громче, чем другие.
– Я не сомневаюсь, что теперь он готовит для нас теплый уголок в аду.
Много шуток и историй слышалось у стола. Адель и жены торговцев сидели близко друг к другу, разговаривая о детях и семейных делах. Альбер и другие молодые люди танцевали, им было так жарко, что волосы прилипали ко лбам.
Лэр взял Николетт за руку, и они встали, желая доброй ночи и оставляя гостей продолжать веселье. Поднимаясь по ступенькам, Николетт дрожала от волнения.
В спальне Лэр поставил масляную лампу на сундук возле кровати и открыл ставни. Теплый ночной воздух был наполнен ароматами весны, а серебряная луна сияла в ночном небе.
Николетт поставила возле лампы наполовину наполненную серебряную чашу с вином, села перед полированным металлическим зеркалом и расплела золотые украшения в волосах.
Раздеваясь, Лэр краем глаза наблюдал за ней. Она сбросила платье и осталась обнаженной, если не считать тонкой рубашки, которая ничего не скрывала. Николетт что-то держала в руке и высыпала это в чашу.
Лэр бесшумно пересек комнату и обнял ее за талию. Николетт тихонько вскрикнула от неожиданности и повернулась к нему лицом, уронив пакет.
– Что это?
Она молчала, но так как Лэр продолжал пристально смотреть ей в глаза, вынуждена была хоть что-то сказать.
– Ничего.
Он поднес пакет к носу. Запах трав ударил в ноздри.
– Откуда ты это взяла?
Николетт опустила темные глаза, потом тихо сказала:
– Здесь нет ничего вредного. Это всего лишь средство, чтобы у нас был ребенок. Выпьешь? – она с надеждой взглянула на любимого.