Узники Cоловецкого монастыря
Шрифт:
Ссыльные продолжали терпеть нужду в питании и в одежде. Уже известный нам Лавровский рассказывал: «Пища доставлялась убогая, арестанты восхищались от радости, когда им изредка приносим был мягкий хлеб. В продолжительные здешние зимние ночи узникам не позволялось при огне и отужинать, посему, держа только перед лицом чашку, ощупью употребляли они пищу. Но всех прискорбий тогдашнего содержания в нынешнем моем положении [82] и объяснить неможно, дабы и самое истинное описание утеснений не вменено мне было в новое преступление».
82
Лавровский вспоминал об этом, когда
Узники соловецкой тюрьмы подвергались не только физическим, но и нравственным утеснениям. Часто в одиночную камеру архимандриты помещали двух-трех арестантов, принадлежавших к различным сектам и ненавидевших друг друга за это. Так, архимандрит Досифей вселил в камеру основателя секты духоносцев Евлампия Котельникова сектантов другого рода, которых «хозяин» чулана считал «богохульниками еретиками», ниспосланными самим сатаною «для досады слуха и мучения сердца». Котельников признает, что «сие внутреннее мучение было мне несноснее телесной болезни, от которой я страдал в изнеможении сил» [83] .
83
ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 8, 1826, д. 1, л . 294.
Совместное пребывание в одной камере арестантов враждебных религиозных взглядов игумены применяли как исправительную меру, наставляющую «отступников» на путь истинной веры. Из представителей разных сект, помещенных в одну камеру, архимандриты приобретали чутких осведомителей. Это вело к усилению шпионажа в тюрьме.
Другой тяжелой стороной режима монастырского острога на Соловках было совместное содержание психически здоровых и умалишенных арестантов. Многие узники от длительного пребывания в одиночках теряли рассудок. Некоторые прибывали на Соловки в расстроенном уме. Между тем специальной больницы для душевнобольных на Соловках не было. Врачей и лекарств также не имелось. Умалишенных содержали под замком в одиночных камерах тюремного замка. Лечили их обычно голодом, неделями выдерживали «для лучшего восчувствования» на хлебе и воде.
Беспрестанные вопли, отчаянные крики, брань, песни, стоны и плач душевнобольных узников, озлобленных тюремной обстановкой, разносились по тюрьме и слышны были во всех камерах. Соловецкий острог в такие часы уподоблялся аду кромешному.
Буйно помешанные арестанты своим поведением выводили из душевного равновесия психически здоровых людей. Соловецкий настоятель сообщал в синод, что один душевнобольной арестант (Федор Рабочий) «непрестанно почти кричит, все ломает: окно, полы, двери, скамейку, на чем спит, даже всякую посуду с пищею, ибо особенно для него делают оную…» Другой душевнобольной (Петр Потапов) «своим криком и стуком в сильном умалишенном положении даже на всех караульных наводит страх». Уж если на часовых арестант «наводил страх», то как могли чувствовать себя замурованные «навсегда» здоровые узники! Неудивительно, что некоторые из них разделили участь Рабочего и Потапова.
Состав заключенных в соловецкую тюрьму в XIX веке был необычайно разношерстным. В остроге перебывали рабочие и крестьяне, лица духовного звания и чиновники, солдаты и офицеры… Столь же пестрым был и национальный состав: русские, украинцы, грузины, иноземцы.
Как и в былые времена, в XIX веке не существовало никакого наставления, никакой инструкции, которая бы называла проступки и преступления, наказуемые заключением в монастырские тюрьмы. Поэтому преступления, которые карались заточением в соловецкий острог, были самыми разнообразными как по характеру, так и по тяжести, хотя в монастырскую тюрьму должны были бы заключать за преступления против церкви и религии.
На Соловки присылали на смирение «за дерзкие и буйные поступки» отчаянных скандалистов и дебоширов; на исправление, по просьбе родителей, вышедших из повиновения непутевых сыновей. Духовные лица чаще всего попадали на Соловки «за
Берем первую попавшуюся в наши руки ведомость соловецких арестантов за 1834 год [84] . В ней 46 фамилий. Среди них 30 человек заключены были в тюрьму по религиозным делам.
Особую категорию узников составляли лица, брошенные в соловецкую тюрьму за преступления смешанного религиозно-политического характера. Типичным представителем этой группы арестантов был отказавшийся от офицерского звания бывший хорунжий Оренбургского казачьего войска Василий Шулепов. Его прислали в тюрьму 12 октября 1830 года «за нелепое толкование священного писания и произнесение дерзких на счет российских государей и правительства выражений».
84
ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 115, 1834, д. 1063.
В. Шулепов с позиций старовера осуждал царей российских, которые «возлюбили вместо монастырей театры и трактиры». В найденных у Шулепова бумагах можно прочитать, что «гордые императора Петра I законы богопротивны, но царям ради славы и корысти угодны, и поныне царствуют», что «императрица Елизавета, так же как и Петр, по законам его судила, казнила и вешала без пощады своих подданных христиан». Российскую империю Шулепов называет «зверем, имеющим герб двухглавого орла», государственный герб — «печатью антихриста», действующие законы считает «богопротивными», а начальство «злым» [85] . На Соловках Шулепов лишился рассудка и 19 мая 1833 года «волею божией помре», не раскаявшись.
85
ЦГИАЛ, ф. 797, оп. 3, 1830, д. 12897, л . 4.
Большой скандал произошел в монастыре в 1855 году, когда 13 арестантов по своим религиозным убеждениям отказались давать присягу на верность новому царю Александру II и его наследнику. Из них 7 человек после увещеваний согласились присягнуть на древнем евангелии и старообрядческом кресте, а остальные 6 человек (Иосиф Дыбовский, Иван Голицын, лжеинок Серафим, Иван Бураков, Петр Воронин и Василий Занегин), «наиболее ожесточенные против православия и власти», решительно отклонили присягу. Синод понимал, что никакой физической силой не сломишь сопротивления фанатически убежденных в своей правоте людей, ненавидящих господствующую религию и власть, и предписал архимандриту Александру «духовными увещеваниями убеждать их, чтобы исполнили сей священный долг» [86] .
86
ЦГИАЛ, ф. 796, оп. 136, 1855, д. 892, л . 4.
Возвращаясь к рассмотрению упомянутой ведомости, устанавливаем, что в ней поименно названы арестанты, содержащиеся в соловецкой тюрьме по чисто политическим мотивам: Михаил Критский, Николай Попов, Александр Горожанский и священник Лавровский.
Ссылка в Соловки политических врагов самодержавия, революционных борцов, стала широко практиковаться с конца 20-х — начала 30-х годов XIX века. Кроме перечисленных в ведомости политических узников, Николай I заключил в соловецкую тюрьму члена Кирилло-Мефодиевского общества Г. Андрузского.