Узор счастья
Шрифт:
«Как им хорошо, — не без зависти подумала Светлана. — Такие счастливые, такие беззаботные. Им еще не ведомо то непонятное состояние радости и отчаяния, восторга и тоски, которое налетает и начинает тащить в разные стороны — стоит услышать только упоминание имени дорогого твоему сердцу человека».
«До чего же было бы хорошо избавиться от этой сумятицы в душе и обрести прежнее спокойствие», — вздыхала она, сворачивая следом за Славой под арку серого дома, выстроенного в начале века в стиле «модерн». Во дворе дома впритык стояли машины. Слава ловко
— Здесь нам придется нырять в дырку между прутьями решетки, но она широкая, как дверь, — сообщил Слава, пролезая первым.
Прутья решетки и в самом деле были раздвинуты так широко, что пролезть между ними не составляло никакого труда, только пришлось нагнуться.
— Правильно говорили — Сусанин, — засмеялась Алла. — Надо было идти за Мишей. Нет, сюда я больше не ходок.
— А вот увидишь, насколько раньше других мы придем, — усмехнулся Слава и устремился вперед.
Им и вправду намного удалось опередить группу Миши. И Светлана решила, что, хотя эта короткая дорога пролегает по весьма подозрительным, пустынным дворам, все же имеет смысл пользоваться ею...
В студии, где у них обычно проходили занятия, — светлой и просторной, — на стеллажах возле двери располагались гипсовые головы, руки, ноги, вазы — все, что можно было использовать для привычных учебных натюрмортов и для работы над рисунками. В другом ее конце сгрудились маски, деревянные фигуры, под ними — пестрая ткань ручной окраски, вышитые ковры. Все это было привезено из Африки, как теперь догадывалась Светлана, с таких же базарчиков, по которым ходила она сама. Этот угол предназначался для тех, кто хотел бы поработать с цветом.
Каждый уже успел облюбовать себе место. И преподаватель Петр Ильич, заложив руки за спину, переходил от одного студента к другому, останавливался, смотрел, делал замечания и шел дальше.
Светлана поставила перед собой кувшин грубой ручной лепки с таким же грубо нанесенным на его бока узором. В кувшин были воткнуты причудливой формы засохшие колючки. Такие же колючки-воспоминания постоянно вонзались в сердце Светланы. Может быть, если их нарисовать, острые кончики притупятся?..
Глава 20
— Что случилось? — спросила Оксана, едва завидев подругу.
— Вот, почитай, — Светлана вместо ответа протянула письмо от бабушки.
На этот раз оно оказалось трагичным. Умерла Настасья Николаевна — соседка, которая жила с другой стороны дома, где тоже располагались квартиры на две семьи. И самое ужасное, что в ее смерти, хотя и косвенно, оказалась повинна Елена Васильевна. Она казнила себя не переставая.
«...Ну кто мог знать? Ведь у нас грибники все. Собирают всегда только самые отборные грибы. Смотрю — стоит корзинка на пороге, а в ней — все свеженькие,
Светлана представила, как выглядела эта сцена. Настасья Николаевна всегда любила пожаловаться, поприбедняться. Как увидит что, сразу начинает горестно качать головой, словно сирота казанская. Впрочем, она и была «сиротой». Дети ее разъехались, навещали мать редко, хотя то один, то другой присылал ей деньги в поддержку. Но уж очень любила Настасья Николаевна что-нибудь задаром получить. И, увидев корзинку с грибами, не удержалась.
А Елена Васильевна, естественно, тут же все и отдала. Даже горсточку себе не оставила. «...Как врачи установили — отравление. Судя по всему, затесалась бледная поганка. Будь Настасья позорче, конечно, сразу бы ее разглядела. Но ведь у нас все опытные грибники. Как могли спутать — непонятно. Наверное, Настасья и рассматривать не стала, вывалила все на сковородку и сразу зажарила. Может, и могли бы ей помочь, если бы она не прилегла и не уснула. А потом уже ничего нельзя было сделать».
Оксана оторвалась от письма и, нахмурившись, посмотрела на Светлану.
«...Только на второй день Зина спохватилась: что это Настасью не видно и не слышно?»
Светлана снова почувствовала, как холодный ком в груди начинает увеличиваться.
— Кто же это принес? — недоумевая, спросила Оксана.
— Читай дальше.
«Я пошла к участковому и все рассказала. Он начал расспрашивать, но так и не смог выяснить, кто принес подарок. А я как только выхожу на крыльцо, вспоминаю, что тут стояла эта проклятая пестрая корзинка, и мне становится не по себе. И зачем я ее только взяла?»
— М-да, — покачала головой Оксана.
И они обе замолчали.
— Вот тут Елена Васильевна пишет: «проклятая пестрая корзинка». Может, по корзинке можно узнать, чья?
— Теперь, наверное, когда стало известно, что тетя Настя умерла, никто и не признается. Нам же постоянно то яйца, то сметану, то картошку приносили. Ты и сама знаешь...
— Да, но как правило, все же в дом-то заходили.
— Ты о чем, не понимаю?
— А о том, что все это выглядит как-то... странно.
У Светланы отчего-то было неспокойно на душе. Почему-то ей казалось, что эта треклятая корзинка появилась неслучайно.
— Да... Мама часто говорила: пришла беда — отворяй ворота. Я считала — глупость. А теперь вижу, и в самом деле бывает именно полоса несчастий. Как будто одно влечет за собой другое. Надо что-то сделать, чтобы выйти из этой полосы. Только зэ квесчен из хау? — проговорила Оксана по-английски, но с нарочито русским акцентом. — Вопрос в том, как?
«И в самом деле. Когда же началась эта полоса несчастий? — задумалась Светлана. Впрочем, так ли уж важно, когда именно началась? Главное, когда она закончится».