Узор Судьбы
Шрифт:
– Почему ты не хочешь быть таким, какой ты есть?
– Фигура приблизилась к мужчине. Обошла его кругом, - тебе нужно скрываться свои возможности лишь там, на другой стороне. А здесь ты тот - кто ты есть на самом деле.
– Я горжусь тем, кто я есть. Я знаю, что я есть.
Мужчина поднял голову, позволяя свету от камина упасть на лицо и осветить его, словно демонстрируя свои слова.
– Так лучше, мой друг. Так лучше, - фигура остановилась, - Гораздо лучше. Если бы встреча с Дайен
Он скользнул вперед по зале, и вслед ему один за другим зажглись факелы, освещавшие подрагивающую темноту. Мужчина неподвижно стоял, словно происходящее за его спиной было таким же обыденным как смена дня и ночи, которых тут, по всей видимости, не существовало. Поскольку сложно найти разницу, когда за стенами - свинцовое небо и полумгла, прячущая всё на расстоянии вытянутой руки.
– Возвращайся. Скоро возникнут небольшие сложности, но ты прекрасно разберешься с ними, - фигура остановилась посреди зала, и то, что пряталось под неподвижным капюшоном, повернулось к мужчине, - сложно иметь дела с теми, кто ни во что не верит, но и приятно при этом. Их наивность и уверенность в том, что они - господа и хозяева всего сущего, не прекращает восхищать меня. С таким человечеством иметь дело проще, чем с тем, которое всего боялось и пряталось по углам, как крысы. Возвращайся к своим делам, я полагаюсь на тебя.
Мужчина поклонился, не произнося ни слова. И так же, как тот, кто неподвижно завис посреди прячущей под сводами темноты, перестал быть чем-то четким. Его тело потеряло границы, превращаясь в туман и растворяясь среди переливающихся стен. Пламя вспыхнуло, взметываясь от порыва ветра, который унес призрачную тень, и снова вернулось вниз, мерно подрагивая на чаше жаровни.
Гай шевельнулся. Конечности свело так, что казалось, будто тело окаменело. Он неуверенно приподнялся, пытаясь сесть. Почему каждый переход сопровождался болезненным ощущением, он не знал. Но принимал это как обратную сторону путешествия в другое измерение.
В дверь негромко постучали, словно уже некоторое время пытались привлечь внимание, не решаясь на более смелые попытки. Гай, пошатываясь как новорожденный теленок, подтянул себя к стенке кровати, стоявшей в спасительной близости, и выдохнул.
– Войдите, - кто бы там не скребся, он прекратил свои старания. Дверь приоткрылась, и в ней показалось невысокое создание, чуть выше метра, закутанное в нечто, похожее на моток ткани, скрывавшее его почти с головой. Лицо его было преисполнено достоинства и спокойствия, словно на его счету был не один век. В глазах с узким, вертикальным зрачком застыло уважение к тому, кто сидел на полу у кровати, но на дне темных глаз таилось неодобрение.
Сохраняя безопасную дистанцию, существо чуть отодвинулось от оставшейся приоткрытой двери и произнесло:
– Господин Аноэль вернулся, и он крайне обеспокоен. Он просил передать Вам, что ему необходимо срочно поговорить с Вами, когда он вернется.
Гай закрыл глаза, откидывая голову назад на кровать:
– Хорошо.
Молчаливое спокойствие нагов раздражало, а иногда было очень даже уместно, несмотря на некую антипатию
– Я же сказал, что услышал тебя.
– Я услышал Вас, - наг, не теряя достоинства, чуть отступил назад, словно ожидал, что Гай может броситься на него, - но господин Аноэль уже уехал снова, устав Вас ждать, и вернется только через пару часов.
– Что за бред, с чего ему уставать от ожидания, - Гай поднял руку, которая еле шевелилась, и потер глаза.
– В этот раз Вы отсутствовали сутки, господин.
***
Кажется, ещё никогда она не чувствовала себя так отвратительно. Неожиданно взбунтовавшийся желудок угрожал невероятным штормом, стоило ей сделать хотя бы одно лишнее движение. Ужасно.
Она наклонилась перед зеркалом, надеясь, что положила в сумку какие-нибудь таблетки. Её больше никто не дергал, как маленькую собачку, не угрожала потеря работы. Но она внезапно ощутила огромный груз ответственности, очутившийся на её плечах, и вновь поразилась тому, какой же силой должен обладать человек, забравшийся в машину правосудия. Эта машина хромала, её колеса грозили отвалиться, но она продолжала оставаться на ходу и угрожала раздавить того, кто встанет на её пути.
Джил поморщилась, борясь с шумом в ушах. Внезапный приступ головной боли, последовавший за очередным скачком давления погоды, давал о себе знать звоном и тошнотой, несмотря на то, что она была выносливой от природы.
Внезапно перед её носом оказался блистер таблеток, лежащий на мужской ладони. Её хозяин стоял радом с Джил, понимающе глядя на неё.
– Головная боль - самое неприятное, что только может быть, - Стоун кивнул на таблетки, - выпейте, мне они очень помогают.
Промямлив нечто, похожее на "спасибо", Джил взяла упаковку, достала таблетку и потянулась за бутылкой воды, которую кинула в сумку ещё дома. Вместо габаритной косметички с кучей красящего барахла, которым она не пользовалась, Джил носила с собой таблетки и воду. И сейчас похвалила себя за это решение.
– Сегодня у нас одно слушание, а после - встреча с представителями министерства внутренних дел, - Стоун взглянул на часы, - держитесь рядом со мной и не обращайте внимания ни на кого. Со временем привыкните ко всему.
Джил смотрела в окно машины, направлявшейся к зданию суда. Каждый шаг должен быть продуман, а каждое слово - взвешено прежде, чем хоть один звук слетит с губ. Она, неожиданно ставшая помощником прокурора, иногда думала, что всё происходящее - невероятный сон, который вот-вот закончится.
Но пока всё оставалось прежним, и Джил, идущая к скамье обвинителя, приказала себе забыть все, кроме того, что она должна сейчас знать и помнить. Она шла за Стоуном, думая лишь об одном - она теперь часть этой машины и должна работать так же, как хорошо подогнанная шестеренка этой машины.
В заполненном людьми зале стоял приглушенный гул, словно под потолком летал сердитый рой пчел. Он не смолкал, когда в зал ввели обвиняемого, мужчину с холеным лицом, в глазах которого плескалась насмешка над всеми присутствующими. Судебное заседание посвящалось сегодня не хулиганским разборкам и убийствам, здесь проходил процесс над хитрыми финансовыми махинациями. Словно разбирали сложную партию в шахматы, где на доске были не ладьи и слоны, а цифры и имена.