Узревший Слово
Шрифт:
Интересно, чем платят за свой Талант колдуньи? Чем платила мать Ясна? Надо было бы поинтересоваться, но в те славные времена подобный вопрос у него и возникнуть не мог. А другие колдуньи слишком мелки, чтобы чародей Сморода обратил на них внимание. Но скорее всего — они платят страхом.
Привычно разминая в тренировочном поприще заспавшиеся мышцы, Свет думал о том, что волхвы даже в проповедях своих все делают наполовину. «Да убьем в себе Додолу, братие!..» А надо бы убить и Перуна. Вот только есть мнение, что без духа обоих супругов волшебник перестанет быть не только
К тому же, помимо переполненных злобой вечеров, существуют достаточно приятные дневные часы и совершенно прекрасные утренние. Такие, как сегодня… А кроме того, за овладение своим Талантом волшебник награждается не только приступами раздражения и злобы. Есть еще и звонкая монета, которой вынуждены расплачиваться с ним за работу дюжинные люди. Так что выгода очевидна — чем больше злобы, тем больше денег, тем лучше могут существовать те, кого Мокошь слишком рано заставила выбросить своего ребенка в бурные воды жизни. Впрочем, они-то как раз мало в чем виноваты. Разве лишь в том, что зачали да выпустили вас из материнского лона. Но и это они сделали не по своей воле, а потому что боги вложили в них дух Перуна и Додолы…
Спустившись к завтраку, Свет был в очередной раз удивлен поведением Забавы. От ее вчерашней вечерней ревности и следа не осталось. Впрочем, бабские выходки служанки интересовали его сегодня меньше, чем когда-либо. Гораздо больше его интересовало, что дальше делать с гостьей.
Вера уже сидела за столом, тепло поприветствовала хозяина, поинтересовалась, как ему сегодня спалось.
Свет посмотрел с подозрением:
— Как ни странно, хорошо. У меня даже появилось сомнение… Может быть, вчера не столько я вас, сколько вы меня лечили?
Вера хитро улыбнулась:
— Взаимодействие больного и врача — всегда процесс обоюдный. Но лично я думаю, что всему причиной наша с вами вчерашняя прогулка… Свежий воздух!
Свет хмыкнул: если бы свежий воздух излечивал нас от духа Перуна, мы бы только тем и занимались, что гуляли. Впрочем, желания разбираться в существе этой проблемы у него не было никакого, да и само отсутствие этого желания его не очень волновало. Есть и поважнее дела!..
Ему вдруг пришло в голову, что он связался со своей гостьей только по одной причине: ему не хотелось прощупывать подозрительных паломников. Ведь проверять чужие мозги — это все равно что заглядывать в замочные скважины. Так же безопасно. И так же мерзко.
Вот эта мысль его удивила. Такая мысль не могла быть его мыслью. Это было то же самое, как если бы Великий князь по собственной воле решил уйти в волхвы. Выбор, конечно, возможный, но явственно говорящий о душевном нездоровье выбирающего…
Впрочем, над этим ему размышлять тоже не хотелось. Ведь разобраться, почему данная конкретная мысль явилась в данную конкретную голову, — все равно что понять, почему служанка чародея влюбилась в своего
Свет вдруг поймал себя на том, что думает уж совсем о полнейшей ерунде. Может, и у него в голове появилась дыра? Или…
Он с подозрением посмотрел на Веру.
С таким же успехом можно было подозревать в чем-то непотребном фонарный столб: Вера весело и беззаботно щебетала о чем-то с крутящейся рядом с ней Забавой. Словно две подружки. Или сестры…
— А сегодня мы пойдем с вами на прогулку? — спросила одна из сестер. — Или я должна сначала заслужить этот небольшой подарок?
Забава хихикнула — она частенько позволяла себе хихикать по утрам, зная, что хозяин пребывает в справном расположении духа.
И тут на Света обрушилось то, что пощадило его ночью.
Впрочем, он этого даже не понял. Он только успел заметить, как перекосилось в ужасе лицо Забавы. И провалился в непроглядную тьму.
Сквозь мрак до него донесся голос Веры:
— Не надо никакого доктора. В этих болезнях доктора — не помощники.
Свет шумно перевел дыхание. Он лежал навзничь, под затылком ощущалось что-то мягкое, а на глазах — теплое. Через некоторое время он разобрался, что мягкое — это ковер на полу трапезной, а теплое — ладони Веры.
— Теперь он справится сам. — Вера убрала ладони с его лица.
Свет пошевелился и сел. Свалившей его ярости не было и в помине. На сердце угнездились легкость и спокойствие. Он вспомнил выражение, слышанное некогда от какого-то киевлянина. Словно Христос босыми ножками по душе прошел…
Он поднялся на ноги. Забава пыталась его поддержать, но он молча оттолкнул ее руку.
Вера уже снова сидела за столом, нацеливалась на чашку с чаем, и он был ей очень благодарен за отсутствие излишнего к нему внимания.
— Все в порядке, — сказал он, повернувшись к выскочившему из кухни Берендею. — Как обычно, жду вас в кабинете.
Поднимаясь по лестнице, он оглянулся. Забава смотрела на хозяина с испугом и потрясающей душу жалостью. Вера смотрела не на него, а на Забаву. И это почему-то показалось ему совершенно нормальным.
Войдя в кабинет, он сказал себе вслух:
— Опять она вылечила вас своими руками. — И вдруг почувствовал от звуков своего голоса неслыханное удовольствие. Словно это не она его, а он вылечил ее от амнезии. Или вывел на чистую воду.***
В отличие от Забавы, Берендей вел себя как ни в чем не бывало. Спокойно получил от хозяина инструкции на предстоящий день, спокойно положил на стол счет, полученный от портного. И только уже собираясь уходить, сказал:
— Я думал, ее любовь к вам проходит. Гляжу, ревновать перестала. Но сегодня увидел, что ошибся.
Вот тут Свет впервые пожалел, что ему нечего ответить эконому. И сразу же помотал головой, возмутившись неточностью этого слова: ведь Берендей был экономом для него. А для Забавы он был дядей. И стоило хотя бы иногда думать о нем как о дяде Забавы.