Узурпатор
Шрифт:
Дионкет снова взмахнул рукой, и Кожа растворилась без следа. Мерси не сводила глаз с новорожденной, все еще находившейся внутри тонкого пузыря, от которого тянулась к плаценте пуповина.
Морна взглядом подняла золотую ванну и с помощью акушерки-психокинетика подставила ее под младенца. В воздухе сверкнуло рубиновое лезвие Дионкета, и воды хлынули в ванну, а за ними туда же бултыхнулся пузырь.
Аграйнель открыла глаза и задышала легко и свободно после живительного поцелуя Мерси. Корректор поднесла к ней хрустальную ванну, нежнейшую
Мерси взяла дочь на руки, дала ей грудь. Новорожденная еще не научилась сосать, но ум ее жадно впитывал первые впечатления от внешнего мира. Зрительницы не решались шелохнуться, пока Мерси не подала им ободряющий знак; тогда все приблизились и одарили ребенка легкими, как пух, умственными ласками.
— Тихо! Ритуал нарекания, — еле внятно произнесла Морна, однако толпа расслышала ее голос.
Почтенная леди показала всем маленький золотой торквес; акушерки застыли в напряженном ожидании. На кого из них падет выбор?
— Олона, — сказала Мерси.
Дева-принудительница вне себя от счастья приняла ребенка.
— Мое сокровище! Какая же ты красавица!
— Дочь Мерси Розмар и Тагдала, ты будешь зваться Аграйнель! — Морна защелкнула золотой обруч на шейке ребенка. — Добрая Богиня пророчит тебе долгую жизнь, славу и счастье!
«Сланшл», — выдохнули сотни женских умов.
— Сланшл, — повторил лорд Целитель.
— Сланшл, — сказала Мерси дочери, забирая ее у Олоны.
Впервые со времени потопа сердце ее наполнилось радостью, и она задала подошедшей Морне главный вопрос:
— Ну, ясновидящая Создательница Королей, какое будущее ждет мою милую крошку?
Нежные, как Эолова арфа, внутренние голоса запели Песню.
— Я вижу Аграйнель королевой Многоцветной Земли.
У Мерси перехватило дыхание.
— Правда? Ты не лукавишь?
На гладком, без единой морщинки, лбу старухи выступили капли пота. Губы ее дрожали.
— Правда. Я поняла это при первом ее вздохе.
Мерси остановилась перед портьерами в глубине помоста. Ее глаза отрешенно блестели. Она крепко прижала ребенка к своей пылающей щеке.
— А ее король?! — вскричала Мерси. — Кто он?
— Он… еще не родился.
— Но ты знаешь, кто он? У кого он родится? — настаивала Мерси. — Скажи мне, Морна! Ты должна мне сказать!
Морна попятилась, побледнела, защищаясь от любопытства Мерси.
— Я не могу! — с трудом выдавила она. — Не могу.
Потом резко отдернула портьеру и выбежала. Мерси изумленно глядела ей вслед. Лорд Целитель подошел, оберегающим жестом обнял ее за плечи и стер в ее усталом мозгу навязчивые вопросы, беспокойство,
Мерси тут же обо всем забыла.
Ребенок зашевелился возле груди, начал сосать, и заботы отлетели прочь.
5
Он пробудился от жадного, засасывающего поцелуя.
Безвкусная пережеванная пища перекочевала в его рот из чужого. Ласки влажного языка и пальцев, массирующих горло до тех пор, пика он не проглотит, монотонное бормотанье в ритме его сердца.
Он почувствовал запах мяса, немытого женского тела, одетого в шкуры; дыма, поднимающегося к каменному потолку; услышал далекий перезвон струй, чье-то близкое раскатистое харканье, щебет птиц; шумное дыхание ветра в верхушках горных сосен.
Все тело сковал паралич, но ему все-таки удалось разлепить веки. Свет больно ударил в глаза; видение было расплывчатым. Из глотки вырвался глухой стон. Молитвенное бормотание тут же прекратилось.
— О Боже, наконец-то!
Длинные свисающие пряди очень грязных белокурых волос. Бледное одутловатое лицо под слоем копоти, короткий приплюснутый нос, широко расставленные голубовато-серые глазки, вспыхнувшие от радости. Разинутый перемазанный пищей рот, гнилые зубы.
— О Бог Моря! Ты очнулся!
Лицо приблизилось, стало нечетким; вновь последовал смачный и страстный поцелуй. Оторвавшись от его рта, она принялась ласкать губами ноздри, щеки, глаза и лоб, мочки и ушные раковины, гладкую нижнюю челюсть.
— Очнулся! Жив! О мой светлый Бог!
Пока он мог шевелить только глазами; мозг одеревенел, метафункции начисто стерлись. Женщина отпрыгнула и куда-то убежала; теперь он рассмотрел каменные стены темной пещеры в тусклом свете, маячившем где-то возле ног (только есть ли они у него — вот вопрос).
После долгого отхаркивания раздался гнусавый старческий голос:
— Живой, стало быть? Ну-ка поглядим на это чудо!
Шаркающие шаги, натужное дыхание с бурлящей в горле мокротой. Взволнованный шепот женщины:
— Осторожно, дедушка! Не трогай его.
— Да заткнись, корова, дай поглядеть!
Теперь над ним склонились два лица. Здоровенная бабища в засаленных одеждах из оленьих шкур и старик в поношенных холщовых штанах и жилете из великолепных норковых шкурок, бородатый, плешивый, с налитыми кровью глазами и хищным ястребиным носом.
Старик присел на корточки. Цепкая паучья рука схватила его за волосы и потянула на себя.
— Не надо, дедушка! — взвыла женщина.
Вернувшиеся к жизни глаза наполнились слезами. Зрение прояснилось, и лежащий увидел свое тело, закутанное в мех. Дряхлый палач выпустил прядь волос, и он стукнулся затылком о каменный пол. Старик с ухмылкой щелкнул его по носу, ущипнул за щеку шершавыми пальцами, дал несколько оплеух — при этом голова бессильно моталась из стороны в сторону.
— Глянь-ка, и вправду живой! Только вялый какой-то. Да, ваше танусское величество, осталась от вас куча дерьма!