Узы крови
Шрифт:
Но недаром же она была Эленой Рофф-Мартель. Сама жизнь вылепила ее для роли победителя, его же – для роли побежденного.
Победа в гонке сексуально возбудила Элену выше всяких пределов. Едва переступив порог их роскошного гостиничного номера в Буэнос-Айресе, она приказала Шарлю раздеться и лечь животом на ковер. Когда она оседлала его и он увидел, что она держит в руке, он взмолился:
– Пожалуйста, не надо!
В это время в дверь постучали.
– Merde! – выругалась Элена.
Она выждала некоторое время. Стук повторился.
– Сеньор Мартель? – раздалось за дверью.
– Оставайся на месте! – приказала Элена.
Она встала, облачила свое стройное крепкое тело в тяжелый шелковый халат и, подойдя
– Я должен передать это в руки сеньора и сеньоры Мартель.
Она взяла конверт и закрыла дверь. Вскрыла конверт и пробежала глазами содержавшееся там сообщение, затем медленно вновь прочитала его.
– Что это? – спросил Шарль.
– Сэм Рофф мертв, – сказала она, улыбаясь.
5. ЛОНДОН. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 СЕНТЯБРЯ – 14.00
Клуб «Уайт» располагался в конце Сент-Джейской улицы, рядом с Пиккадилли. Выстроенный в восемнадцатом веке первоначально как игорный дом, «Уайт» был одним из старейших клубов Англии и одним из самых недоступных. Это был клуб для избранных. Члены клуба вносили имена своих сыновей в список будущих его членов при рождении, так как очереди на вступление приходилось ждать тридцать лет.
Фасад «Уайта» являл собой воплощение благопристойности. Огромные, с выступами, окна, выходившие на Сент-Джеймскую улицу, создавали максимум уюта для тех, кто находился внутри, и минимум возможностей удовлетворить свое любопытство для тех, кто проходил мимо них снаружи. Несколько ступенек вели к входным дверям клуба, но, помимо его постоянных членов и их гостей, редко кому удавалось подниматься по ним, чтобы пройти внутрь. Комнаты в клубе были внушительных размеров, на всем, что находилось внутри, лежала печать старины и богатства. Удобная старинная мебель: кожаные диваны, стойки для газет, удивительной работы старинные столы, удобные кожаные кресла, на которых восседали более чем с полдюжины премьер-министров страны. Специальная комната с огромным камином за бронзовой решеткой была оборудована для игры в триктрак, в столовую на втором этаже вела строгих пропорций изящно изогнутая лестница. Столовая занимала весь этаж, и в ней помещались огромный красного дерева стол на тридцать мест и пять небольших столов, располагавшихся вокруг него. На завтраках и обедах здесь можно было встретить самых влиятельных людей страны и мира.
За одним из небольших угловых столов сидел сэр Алек Николз, член английского парламента, и завтракал со своим гостем Джоном Суинтоном. Отец сэра Алека был баронетом, как до него его дед и прадед. Все они в свое время состояли членами клуба «Уайт». Сэру Алеку уже перевалило далеко за сорок. Он был худощав, с бледным аристократическим лицом и обаятельной улыбкой. Он только что прикатил на машине из своего загородного поместья в Глостершире и был одет в твидовую спортивную куртку, широкие штаны и мокасины. Гость, выряженный в полосатый костюм, яркую клетчатую рубашку и красный галстук, казался лишним в этой полной достоинства и роскоши обстановке.
– У вас шикарно готовят, – прочавкал Джон Суинтон, дожевывая остатки огромной телячьей котлеты.
Сэр Алек утвердительно кивнул.
– Да. Времена явно переменились с тех пор, как Вольтер заявил: «У англичан тысяча вероисповеданий и только один соус».
Джон Суинтон поднял глаза от тарелки.
– Кто такой Вольтер?
– Один… один французский парень, – смущенно сказал сэр Алек.
– А, понятно.
Джон Суинтон запил котлету глотком вина, отложил в сторону нож и вилку, вытер рот салфеткой.
– А теперь, сэр Алек, поговорим о деле.
– Я уже говорил вам две недели тому назад, господин Суинтон, что работа идет полным ходом, но мне нужно дополнительное время, – сказал сэр Алек мягко.
К их столу подошел официант, в руках
– Глупо было бы отказаться, – сказал Суинтон.
Пробежав глазами этикетки на коробках и восхищенно присвистнув, он отобрал себе несколько сигар, одну из которых закурил, а остальные положил во внутренний карман пиджака. Официант и сэр Алек сделали вид, что не заметили ничего предосудительного. Официант слегка поклонился сэру Алеку и понес сигары к следующему столу.
– Мои хозяева слишком терпеливы к вам, сэр Алек, но боюсь, что их терпение начинает иссякать.
Он взял обгоревшую спичку, наклонился вперед и небрежно бросил ее в бокал вина, из которого пил сэр Алек.
– Скажу вам откровенно, как другу, я бы не стал их раздражать. Надеюсь, вы не хотите, чтобы они рассердились на вас?
– Но у меня сейчас нет денег.
Джон Суинтон расхохотался.
– Да будет вам прибедняться! По линии мамочки вы же Рофф, так? У вас тысяча акров отличной земли, шикарный дом в Найтсбридже, «роллс-ройс», «бентли», чего же вам еще надо для полного комплекта, пособие по безработице, что ли?
Сэр Алек со страдальческим видом оглянулся по сторонам и тихо сказал:
– Но все, что вы перечислили, неликвидно, то есть не может быть реализовано за наличные деньги. Я не могу…
Суинтон подмигнул и сказал:
– Это ваша милая женушка, Вивиан, вполне ликвидна, или я что-то путаю, а? Бюстик у нее – пальчики оближешь.
Сэр Алек Густо покраснел. Само упоминание имени Вивиан этим негодяем было святотатством. Алек вспомнил, что когда уезжал утром, Вивиан все еще спала. У них были отдельные спальни, и самой большой радостью Алека Николза было заходить к ней во время своих нечастых «визитов». Иногда, проснувшись слишком рано, он наведывался к ней, когда она еще спала, и просто стоял и смотрел на нее. Спала ли она или бодрствовала, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Спала она нагая, и смятые во сне простыни едва прикрывали ее податливое, с изящными изгибами тело. Золотоволосая, с широко расставленными бледно-голубыми глазами и нежной, кремового оттенка кожей, Вивиан до встречи с сэром Алеком на одном из благотворительных балов работала актрисой на вторых ролях в одном из театров. Он был покорен ее красотой, но еще в большей степени его притягивал ее уживчивый, легкий и веселый нрав. Она была на двадцать лет моложе него, и жажда жизни буквально переполняла ее. Там, где Алек был застенчив и стремился к уединению и самоанализу, она была общительна, добра и жизнерадостна. Он никак не мог выбросить ее из головы, но только спустя две недели после их первой встречи решился наконец позвонить ей. К его удивлению и восторгу, Вивиан приняла его приглашение. Алек привел ее сначала в «Олд-Вик» на премьеру, затем пригласил ее отобедать с ним в «Мирабелл». Жила Вивиан в мрачноватого вида, полутемной квартире на первом этаже в Ноттинг-Хилле, и, когда Алек проводил ее домой, она спросила:
– Зайдете?
Он провел там всю ночь, и жизнь его круто переменилась. Ни одна женщина до нее не могла довести его до оргазма. Подобной Вивиан у него еще никогда не было. У нее был бархатный язык, золотые волосы и влажные, пульсирующие, зовущие окунуться в них глубины, которые Алеку исследовал до полного изнеможения. Он возбуждался от одной только мысли о ней.
И еще. Она могла рассмешить, расшевелить его, заставить полюбить всех и все вокруг. Она смеялась над его застенчивостью и тяжеловесностью, и он боготворил ее за это. Он теперь бывал с ней так часто, как она позволяла. Когда Алек приходил с ней на званый вечер, она неизменно становилась центром внимания. Алек и гордился, и ревновал одновременно. Ревниво поглядывая на толпившихся вокруг нее молодых людей, неизменно задавал себе вопрос: «Со сколькими их них она уже успела побывать в постели?»