В 4:50 с вокзала Паддингтон
Шрифт:
– Безусловно.
– А теперь покажу вам другое. – Он подвел ее к громоздкому мебельному сооружению темного дуба, стоящему на другом конце комнаты. Люси стало немного не по себе от ощущения, с какой силой сжимают ее локоть его пальцы. Сегодня в мистере Кракенторпе определенно не наблюдалось даже следов старческой немощи. – Вот, видели? Привезен из Лашингтона – родового гнезда моей матери. Елизаветинский. Четыре мужика не сдвинут с места. Знаете, что я в нем держу? Показать?
– Покажите, пожалуйста, – отвечала из вежливости Люси.
– Ага, любопытство разбирает? Все женщины таковы. – Он достал из кармана ключ и отомкнул нижнее отделение
– Для чего же?
– Чтобы не думали, будто я – хворый, дряхлый старикашка, отжил свое. Старый пес еще хоть куда! Жена давно умерла. Вечно во всем мне перечила, покойница. Не по ней, видите ли, детей назвал, – отличные саксонские имена! К родословной – ни малейшего интереса. Я, впрочем, пропускал мимо ушей все, что она скажет – бесхарактерное существо, не умела постоять на своем. Не то что вы – вы кобылка с норовом, любо-дорого посмотреть! Хочу дать вам один совет. Не разменивайтесь на молодых людей. У молодых ветер в голове! Вам нужно позаботиться о своем будущем. Вот погодите… – Его пальцы больнее сжали ей локоть. Он пригнулся к самому ее уху. – Пока довольно того, что сказано. Всему свое время. Эти балбесы думают, что я скоро умру. А вот и нет! Я еще, может статься, их всех переживу. Тогда-то и посмотрим. Тогда и видно будет. У Гарольда нет детей. Седрик с Альфредом – холостяки. Эмма… Ну, Эмме уже не выйти замуж. Не совсем равнодушна к Куимперу, но Куимперу и в голову не придет на ней жениться. Есть, правда, Александр. М-да, Александр. Но к Александру, понимаете ли, у меня слабость. Неудобство, признаться. Питаю слабость к мальчишке. – Он помолчал, нахмурясь, и снова оживился: – Так как же, молодка, а? Как вам это?
– Мисс Айлзбарроу… – Из-за закрытой двери кабинета слабо донесся голос Эммы.
Люси с облегчением ухватилась за удобный предлог:
– Меня зовет мисс Кракенторп. Надо идти. Большое спасибо, что вы мне показали все это.
– Не забывайте – это наш секрет…
– Конечно.
Люси торопливо направилась в холл, так и не зная толком, сделали ей или нет условное предложение руки и сердца.
II
Дермот Краддок сидел за письменным столом своего кабинета в Новом Скотленд-Ярде. Сидел, удобно привалясь к ручке кресла и опираясь на стол рукой, в которой держал телефонную трубку. Говорил он в трубку по-французски, довольно сносно владея этим языком.
– Это пока мысль, и только, как вы понимаете.
– Но разумеется, и очень даже мысль, – отвечал голос на другом конце провода, а именно – в префектуре полиции города Парижа. – И у меня уже вовсю идет расследование в соответствующих кругах. Согласно донесению моего агента наметились два-три
Краддок едва успел вернуть ему ту же прощальную любезность, как на стол перед ним легла бумажка. На ней значилось:
«Мисс Эмма Кракенторп. К инспектору Краддоку. По резерфорд-холлскому делу».
Он положил трубку и оглянулся на констебля:
– Проводите ко мне мисс Кракенторп.
В ожидании ее откинулся на спинку кресла, размышляя.
Значит, он не ошибся – что-то Эмма Кракенторп знает. Не так уж много, может быть, но знает. И решилась рассказать.
Она вошла; он поднялся ей навстречу, поздоровался, усадил ее, предложил сигарету, от которой она отказалась. Наступило короткое молчание. Подыскивает нужные слова, решил инспектор. Он подался вперед.
– Вы пришли сообщить мне что-то, мисс Кракенторп? Может быть, я вам помогу? Вас кое-что тревожит, угадал? Мелочь, возможно, вы не уверены, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу, но и не можете исключить того, что между ними есть связь. И явились рассказать мне, да? Очевидно, это касается личности убитой. Вы полагаете, вам известно, кто она?
– Нет-нет, не совсем так. Мне, откровенно говоря, в это почти не верится. Но все же…
– Но все же вероятность существует, и это не дает вам покоя. Самое лучшее, если вы все мне расскажете, – возможно, тогда у вас станет легче на душе.
Эмма заговорила не сразу.
– Вы видели трех моих братьев, – сказала она. – У меня был еще один, Эдмунд, его убили на войне. Незадолго до того он написал мне из Франции.
Она открыла сумочку и вынула зачитанное, потертое на сгибах письмо.
– «Надеюсь, Эмми, – начала она читать, – тебя не сразит эта новость, но дело в том, что я женюсь – на француженке. Все произошло очень внезапно, однако я уверен, что ты полюбишь Мартину и позаботишься о ней, если со мной что-нибудь случится. Подробностей жди в следующем письме, а я к тому времени буду женатым человеком! Старику сообщи как-нибудь поделикатней, ладно? Не то, чего доброго, взовьется до небес».
Инспектор Краддок протянул руку. Эмма поколебалась и, вложив в нее письмо, торопливо продолжала:
– Через два дня после этого письма пришла телеграмма, что Эдмунд пропал без вести и предположительно убит. Потом мы получили подтверждение, что он погиб. Как раз перед Дюнкерком, в дни смятения и неразберихи. Среди армейских документов свидетельства о его женитьбе, как мне удалось выяснить, не обнаружилось, но в то время, как я уже сказала, кругом царил полный хаос. От девушки я ни разу не получала никаких известий. Пыталась, уже после войны, наводить справки, но я ничего, кроме ее имени, не знала, а та часть Франции была оккупирована немцами, и что-либо разузнать о человеке без фамилии и прочих сведений было трудно. В конце концов я пришла к мысли, что их женитьба так и не состоялась, а девушка либо вышла замуж за другого, пока шла война, либо, может быть, сама погибла.