В аду любят погорячее
Шрифт:
— Два года и пять месяцев!..
— Два и три! — стоя в центр сцены, кричала Карина, уже споря с толпой.
— Два и два! — сразу же перебивали ее.
Наблюдая, я расслабленно откинулся в кресле. В каком-то смысле идею, что человек может быть товаром, мне показал рай. Но, в отличие от них, мне даже делать ничего не пришлось. Дамы вокруг все делали сами — этой алчной толпе не был нужен распорядитель.
— Два года! — взвился над студией голос Карины. — Это мои деньги!
— Год и девять месяцев! — обваливая ставки, крикнула девчонка
Выиграть и остаться в плюсе у Карины М не было никакого шанса. Этот аукцион изначально был для нее невыгодным: каждую секунду среди ее последовательниц находились те, кто были готовы предложить цену ниже. В условиях такой конкуренции ей приходилось снижать и свою, что было в общем-то не так уж и сложно, потому что ее цена была завышена. Продавая себя, она упустила главное: те, кто хоть чего-то стоят, ценников на себя не ставят.
Камеры операторов отчаянно вертелись во все стороны, снимая то размахивающую руками Карину в центре сцены, то возбужденную толпу. Больше не пытаясь вмешиваться, ведущий с интересом ждал, чем все закончится. Цена, до которой дошли торги, уже была меньше года и стремительно снижалась.
— Десять месяцев!
— Восемь!
— Семь!
— Четыре!
— Два!
Финал был предсказуем и неизбежен.
— Да просто оплати мои долги! — Карина резко повернулась ко мне, перебивая гул голосов. — И я тебе дам!
Ниже падать было уже некуда.
— Только долги? — уточнил я.
— Да, только они! — хрипло выдала она и, отступив, упала в свое кресло.
Я махнул рукой, требуя тишины, и зал поразительно послушно замолчал — сегодня эта была практически моя передача. Что интересно: дать мне тут были готовы все, но при этом даже не спросили мое имя.
— Аукцион закончен, — подытожил я. — Ставок ниже уже нет. Выиграла Карина М, которую я покупаю за ноль рублей плюс компенсация долгов!
В студии раздались жидкие рассеянные аплодисменты — девушки с кислыми минами хлопали скорее по привычке. Подъехав совсем близко, камера выхватила крупным планом триумфальное лицо Карины, уделавшей своих фанаток и еще не понявшей, что она оказалось дешевле их всех. Победно улыбаясь, она слегка наклонилась, чтобы слышал только я.
— Если накинешь сверху, разрешу засунуть куда угодно…
Я аж выпал. Надо же, какая практичность — на разные места, получается, разный прайс. Интересно, а куда дороже всего? Эта девица реально использовала любую удобную возможность, чтобы повыгоднее себя продать.
— Вот и отлично, — я снова махнул рукой, и аплодисменты смолки. — Однако знаешь-ка что, — я поднес микрофон поближе, чтобы наверняка слышали все, — я тут подумал и решил: пожалуй, я пас. Ты какая-то для меня невыгодная.
Ее лицо вытянулось от неожиданности, мгновенно растеряв весь триумф. По
— Что?.. — выдохнула Карина.
— Ну смотри, — охотно отозвался я, — десять минут назад я спросил, согласна ли ты продаться за мою первоначальную стоимость. Ты отказалась. Всего за десять минут мне удалось сбросить твою цену до нуля рублей. Ты согласилась продаться за ноль рублей. Ты слишком дешевая, — терпеливо пояснил я. — Ниже не предложил никто. Даже в этом зале ты оказалась самой дешевой…
Говоря, я обращался в первую очередь не к ней, а к ее фанаткам, сидящим сейчас в студии и наблюдающим у экранов, чтобы переписать один образ их кумира на другой. Чтобы они наконец поняли ее цену и цену всей ее философии. Может, хоть тогда перестанут ее слушать, ей верить и подражать. А еще бы лучше перестали считать, что в их жизнях такое правильно.
— Ты как уцененный товар. Хотя нет: даже у него есть цена. Ты же как бесплатный пробник. А зачем мне платить за бесплатный пробник? Зачем покупать то, что ничего не стоит?
— Ты купил меня за мои долги! — она зло сверкнула глазами.
— Твои долги, — я постучал по лежащим рядом уже смявшимся бумажкам, — это то, за что тебя уже купили другие. Ничего твоего в них нет. А свою цену ты назвала: ноль рублей. За такую цену тебя может купить кто угодно.
Ведущий корректно хмыкнул в кулак. Покраснев, Карина впилась ногтями в мягкую ручку кресла.
— Подумай, что в тебе есть по-настоящему ценного, — я поднялся с места, — и мы еще поговорим. А пока сделка отменяется.
В абсолютной тишине я развернулся и, не торопясь, направился к выходу из студии.
— Ты!.. — прошипела мне в спину Карина, от откровенной ругани ее, видимо, удержали только наведенные на нее камеры. — Ты что себе позволяешь?!
— Хорошо, — обернувшись, я столкнулся с ее пылающим взглядом. — Даю тридцать секунд. Скажи, за что тебя по-настоящему можно купить, и я закрою сделку. Без дураков. Деньги будут твои. И… время пошло.
В воздухе был слышен только скрип тележек операторов, всех разом повернувшихся к Карине. Камеры взяли крупным планом ее лицо — застывшее, будто окаменевшее, похожее на маску, бездушно красивую и от того в сущности уродливую.
— Убеди всех, что чего-то стоишь, — добавил я. — Я сам хочу в это поверить.
Тишина казалась дрожащей. Вся студия с напряжением ждала ее ответа — кроме меня. Я знал, что ей нечего сказать.
И судя по всему, она тоже это знала и, корябая ногтями кресло, не находила того, что можно придумать. Ярость в ее глазах потухла, сменившись мутной пеленой. Следом по ее щеке проскользила слеза — но это не было достойным ответом. Для некоторых людей некоторые уроки должны быть горькими, иначе они не поймут, в чем не правы.